– Ты зырь, это же медь или даже латунь. За такую штуковину рублей сто отвалят, точно. А в будущем и того больше.

– С чего ты взял?

– Люди же – как кроты. Они копают норы и вытаскивают из земли все, что плохо лежит. Поэтому в будущем металла не останется совсем. А тут я прилетаю – здрасьте, хотите табличку такую за сто миллионов долларов? А они – конечно, мальчик. Дай нам, дай нам! Грабли свои ко мне тянут. А я типа – в очередь, козлы!

Табличка была похожа на небольшой люк. Буквы потемнели от времени, но кое-где еще даже блестели. «Вскрыть в 2016 году». Непонятно только, как именно вскрыть. Кир долбил по медной штуковине палкой, пытался поддеть снизу гвоздем – все бесполезно. Казалось, что железка намертво вросла в бетон. Уже отчаявшись, он схватил железный прут и стал бить по стене с криком: «Открывайся, сука! Давай, тварь!» Кир, он всегда был такой, отчаянный. Если ему что-то хочется, если он видит цель, тормозить его бесполезно, только рога обломаете. Думаю, за это он мне и нравится. Маленький рыжик с ругательствами, от которых у взрослого мужика бы уши завяли, бил по стене до тех пор, пока из нее не выпала капсула и покатилась прямо к моим ногам. Она напоминала ржавую консервную банку от тушенки. Кир с диким криком индейца кинулся к банке и вскрыл ее. Оттуда выпала записка.

«Вы – поколение счастливых: над вами чистое небо, а войны в мире для всех, живущих в 2017 году, стали историей. Вы не скандировали: “Позор агрессорам Израиля!”, вам не пришлось участвовать в митингах протеста против преступной войны во Вьетнаме, читать в газетах о провокациях против революционной Кубы. Как далеко от вас эти, современные нам, события!

Давно уже не находят озорные мальчишки гильзы от патронов, заржавевшие затворы ружей. Только в суровом молчании, как и мы в 1967 году, стоите вы у обелисков погибшим, только так же трепетно, как и полвека назад, замирает сердце, когда ступаете по земле. Мы сделали лишь первый шаг в космос, а вы, наверное, будете летать на другие планеты. Вы раскроете много новых тайн природы, которые еще не известны нам, обуздаете ядерную энергию, подчините своей воле стихийные силы природы, переделаете климат, разведете в Заполярье сад…»

Мой друг был крайне разочарован. С досады он поддел банку ногой, и она ударилась в окно, которое с удовольствием наконец разбилось до конца.

– А ты чего ждал? Миллион баксов?

– Уж точно не такое фуфло. Мирное небо над головой. Где они такое увидели? Тетка говорит, что скоро на нас американцы сбросят атомную бомбу, и всем трендец. Летаете в космос… Ага, как же. Я даже в «Икее» только один раз был. Короче, нет, Лиса, тут никакой машины в будущее. Все это брехня. Зря только время потеряли.

Тут мы заметили, что наш костер догорел, стало холодно, да еще и темно. День пролетел незаметно, и, очевидно, пока мы вскрывали машину времени, наступил уже поздний вечер. До меня вдруг дошло, что Мамзель, скорее всего, вернулась с работы и теперь ищет меня по всей Назии. Пока мы бежали домой, я молилась, чтобы она пропустила электричку и опоздала. Потому что иначе меня ждал очередной кошмар и ужас – слезы и крики о том, что она больше так не может жить и скоро умрет. Что ей приходится работать на морозе, стоять с цветами у метро, а тут еще я подкидываю проблем. И вот наконец впереди замаячил свет. В кромешной тьме он казался ярким, как огромная звезда в черном небе. Мы радостно заорали и побежали вперед. Но на подходе к свету я поняла, что нас встречают все те же мертвые бойницы вместо окон и качающиеся на петлях двери. Мы словно вернулись обратно к табличке, хотя и прошли уже немало километров. Пока я шмыгала носом, Кир решил постучаться в домик, где горел свет. Дороги домой мы не знали, и, по сути, другого выхода не было. Но мы были совсем мелкие, и никто из нас не знал, кто там окажется за дверями дома в умершей деревне.

– Ты стой тут, – прошептал мне Кир, – а я пойду посмотрю в окно. А то, может, лучше нам назад валить к Капсуле, и у огня до утра потусовать. Черт знает, кто тут живет. Может, маньяк какой. Или говорят еще, тут зэки в лесу часто ошиваются.

– Стой! – Я намертво вцепилась ему в рукав. – Я с тобой!

Мне было так страшно, что я начала плакать. Время снова замерло, стрелки стоят, и мы попали в логово к людоеду. Капсула не открылась, и мы не смогли унестись в более удачное время.

– Лиса, заткнись, а то обоим нам трендец! Я зайду в дом, и, если не вернусь, беги обратно по рельсам. Так ты точно попадешь домой. Мы с тобой просто пошли не в ту сторону.

– Не-ет, не-е-е-ет, я с тобой! – Я ревела все громче и громче, пока Кир не толкнул меня локтем так, что я укатилась в кусты смородины. Он сел рядом со мной, обнял и закрыл мне рот ладошкой. Видно было, что в домике нас услыхали. Телик замолчал, а свет в окне стал тусклым. Со скрипом открылась дверь, и на порог вышел дед с длинной седой бородой – точь-в-точь Лев Толстой на стене нашего класса. В руке у него было грозно поднятое ружье. Он осмотрел свои угодья – кругом были одни яблони. Зеленые яблоки валялись везде, и, лежа под кустом, я во рту чувствовала их кислый привкус. И тут я вдруг почувствовала, что сейчас чихну. Вдобавок меня сильно морозило. Наверное, потому, что я здорово промокла сегодня под дождем. Кир круглыми глазами посмотрел на меня, но заткнуть мне нос не успел. «Лев Толстой» подпрыгнул на месте так, что ружье упало на ступеньки и выстрелило. Я упала носом в яблоко, жирный червяк вылез из черной дырки и уставился на меня, мерзко шевеля белесым брюхом под моим левым глазом.

– Дяденька, пожалуйста, не стреляйте! – пропищал Кир. – Мы заблудились, мы уже уходим. Мы ничего тут не трогали, честное слово!

– Господи Иисусе! Дети, вы как тут