class="p1">Именно тогда на сцену вышел Фельдман, ранее офицер генерального штаба чехословацкой армии. Его барак стал местом наших секретных встреч после переклички. Этот мужчина с военной выправкой и седеющими волосами умудрился оставаться поразительно крепким. Он так и излучал жизненную энергию. Возможно, Фельдман был в самом лучшем физическом состоянии из всех трех тысяч заключенных. Он занимал небольшой пост – был младшим капо в одной из бригад, рывших туннели.

К тому времени как Маурер посвятил меня в их деятельность, более сотни человек уже собирались по вечерам в бараке Фельдмана. Эти встречи оказывали благотворный эффект на отчаявшихся узников. Первым делом офицер генерального штаба анализировал новости с фронта, поступавшие от маленького Болгара и Паля Вайса. Он рисовал карты и толковал о людях, ставших хозяевами своей судьбы, – о том, чего им удалось добиться. Это помогало нам надеяться, что наша жизнь еще не кончена, и наши сердца начинали тревожно биться, а в душе просыпались силы для будущей борьбы.

Мы не увлекались политическими дебатами и не отстаивали своих убеждений. На это у нас не было энергии. Мы, словно животные, подчинялись теперь самым примитивным инстинктам: поесть, вытянуться на койке, отдохнуть, выкурить сигарету… Я уверен, что большинство из нас не думало даже о собственных семьях.

Собрания у Фельдмана нисколько не походили – и не могли походить – на организованную подпольную деятельность в лагерях военнопленных, где заключенные сознательно и методично подготавливались к грядущим событиям. По сравнению с нами военнопленные были все равно что отдыхающие на курорте.

Неважно, насколько зачаточными и неловкими были эти попытки, они оказывали на нас – по крайней мере тогда – целительное воздействие. Важони, Маурер, Глейвиц, Грож, Болгар, Вайс, я сам и все мы, кто еще оставался в здравом уме, тоже высказывались или, лежа на койках, ловили каждое слово, произнесенное в этом темном сарае. Разговоры велись на венгерском, но мы переводили их на польский и, в интересах немногих жителей с запада, иногда даже на немецкий.

Как-то вечером Фельдман перешел к деталям. Он внес официальное предложение.

– Большинство из нас понимает, – сказал он, – что когда произойдет вторжение, ход событий ускорится. На данный момент, особенно при наших обстоятельствах, предсказать темпы такого ускорения невозможно, равно как и то, в чем оно проявится. Ясно одно: мы не должны оказаться неподготовленными к стремительному развитию ситуации. И потому нам следует сомкнуть ряды.

Он подробно изложил свой план. Изначальные участники объединяются в ячейки по десять человек, которые должны привлекать новых членов. Каждый член ячейки организует группу из еще тридцати человек. Исключая греков. Как только станет очевидно, что силы освобождения приближаются, по сигналу мы попробуем совершить побег. Да, мы невооруженные и слабые, но нас будет три тысячи против двухсот эсэсовских охранников. Все понимают, что это вопрос жизни и смерти, поэтому решимость придаст нам силы. Оружие предстоит отвоевать в ходе неожиданного нападения на одиночных охранников на постах.

Идея была отчаянная, но и другого выбора у нас не имелось. Казалось, это единственный способ предупредить следующий шаг нацистов, которые – мы были в этом уверены, – в случае опасности уничтожат лагерь со всеми его обитателями.

Мы все приняли его план. Однако на этом наше зарождающееся сопротивление и закончилось. Не дошло не то что до реализации замысла, но даже до привлечения новых участников, потому что три дня спустя две трети лагеря отбыло по новому назначению. Естественно, это положило конец собраниям у Фельдмана, и план побега пропал втуне.

Вышло так, что убийственную новость нам объявили на вечерней перекличке сразу после собрания, на котором был оглашен план.

После рутинных мероприятий – иными словами, беспощадного избиения «нарушителей» – Макс с писарем вышли в центр площади.

– Я буду зачитывать номера, – провозгласил Макс. – Те, кто услышит свой номер, завтра не идут на работы. Стройтесь в отдельную колонну.

Узники затряслись от страха. Что это может означать? Нам очень не нравилось, когда нас выделяли; больше всего мы боялись оказаться вне строя.

На зачитывание номеров ушло два часа. Даже после сигнала к отбою Макс упорно продолжал орать. Отобрали почти две тысячи человек. Я был в самом начале списка. Мне радоваться или бояться? Сразу стало понятно, что мы покидаем лагерь. «Конечно, места хуже нет и быть не может», – думал я. И как же я ошибался! Самым худшим сценарием был Биркенау с его лесом дымящихся труб. Но и это, промелькнула у меня мысль, не такой уж нежелательный пункт назначения.

На следующее утро мы выдвинулись в пеший марш с пайками хлеба на два дня. Чудо из чудес – Макс, ненавистный лагерный божок, – тоже был в наших рядах. Одиозный старшина лагеря стал жертвой государственного переворота. Мозговым центром этого переворота были капо Вайс и Михель, вероломный писарь. Они составляли список, выбирая жертв в случайном порядке. А заодно оговорили Макса перед комендантом. Они убедили мясника изгнать и его тоже.

Адская ирония – посреди ада.

Макс громовым голосом зачитывал номера. И вдруг наткнулся на свой собственный. Ему пришлось и его огласить – поблажек тут быть не могло. В мгновение ока владелец парижского борделя, убийца и предатель, оказался сведен до статуса обычного заключенного. Но не окончательно: комендант все-таки проявил снисходительность и назначил его, этого низложенного вассала, капо нашего отбывающего подразделения.

Куда мы направлялись? Вопрос, мучивший каждого в колонне. Паек на два дня означал долгий марш; количество сопровождавших нас эсэсовцев и людей Тодта тоже не обнадеживало.

Путь действительно оказался долгим, как уже нередко случалось с нами на этой проклятой земле. Мы едва волочили босые ноги, потому что деревянные башмаки, полученные в Аушвице, давно закончили свои дни в помойной яме. Свежий асфальт на дороге нещадно ранил наши и без того окровавленные стопы. Естественно, хлебные пайки мы проглотили сразу, как только получили. Изголодавшемуся узнику не под силу сдерживать свои жевательные мышцы, чтобы равномерно распределить выданную ему пищу.

Как бедному жениться, так ночь коротка, – солнце вдруг решило показать себя с лучшей стороны и теперь нещадно палило с неба, так что наши робы курились от пота и пыли. Вши тоже не теряли времени даром.

Мы опять проходили мимо лагерей и маленьких городков-призраков. Первую остановку сделали ближе к вечеру, на крутой дороге возле тихой деревушки. По группам нас заводили в местную общественную баню. Снова пришлось раздеться и побросать одежду в кучу. Мы стояли под душем, пока наши вещи проходили обработку от вшей. Когда нас наконец изгнали из этого рая горячей воды, отыскать свою робу среди