Другой палинолог мог бы, основываясь на количестве пыльцы розы и липы в моих микропрепаратах, решить, что ее недостаточно, чтобы прийти к какому-либо заключению, но как по мне, это только подчеркивало ничтожно малый вклад розы и липы в «пыльцевой дождь» – так мы называем всю пыльцу и споры, падающие из воздуха. Соотношение пыльцы розы в образце из цветочной клумбы составляло 10 %, в образце с куртки – 7 %, а для липовой пыльцы эти показатели составляли 18 % и 15 % соответственно. Эти значения были достаточно близкими, чтобы меня убедить. Вероятность того, что пыльца попала на куртку в таком количестве без прямого контакта, была бесконечно малой. Незначительное количество обнаруженной в клумбе пыльцы розы и липы наглядно демонстрировало, насколько мало ее выделяют цветки этих растений. В остальном пыльцевые профили образцов с одежды и цветочной клумбы значительно отличались, однако, что любопытно, в каждом были представлены все те же типы пыльцы.

Меня озадачило отсутствие пыльцы розы и липы на носках ботинок парня – во взятых с них образцах вообще толком ничего не нашлось. Тогда я снова представила себе то место. Клумба была настолько маленькой, что нога стояла на тротуарной плитке, от контакта с которой мало что могло остаться.

На спине куртки почти не обнаружилось пыльцы и не было ни одного пыльцевого зерна розы или липы. То есть, эта часть куртки не контактировала с клумбой, в отличие от рукавов и переда. Получился отличный контрольный образец, наглядно показавший, что пыльцы, попавшей на одежду из воздуха или других источников, было ничтожно мало, и она не соответствовала обнаруженной в цветочной клумбе. На мой взгляд, это означало высокую вероятность того, что передняя часть и рукава куртки контактировали с листвой и почвой в цветочной клумбе.

Парень врал – девушка определенно не поцарапала сама себе кожу, чтобы подставить его, обвинив в изнасиловании. Ложные обвинения в изнасиловании действительно порой происходят, и мне довелось спасать юношей от тюрьмы с помощью аналогичного анализа.

Составление коллекции эталонных образцов в мои первые годы в палинологии было счастливым временем. Для этого я собирала в поле цветы, тщательно их идентифицировала и ходила по гербариям[5] и музеям в надежде, что они не пожалеют для меня несколько пыльников из своих образцов. Моя коллекция чрезвычайно дорога мне, и без нее я бы чувствовала себя неуверенно. Собирать и сравнивать можно до бесконечности. Процесс идентификации каждого типа пыльцы в каждом образце умопомрачительно утомителен, хотя при обнаружении необычной пыльцы или спор меня и охватывает приятное волнение. Больше всего я ненавижу маленькие, овальные пыльцевые зерна с тремя бороздками и тонкой сеткой на поверхности. Их чрезвычайно сложно точно идентифицировать. У ботаников есть свои трудноразличимые группы растений, такие как ежевика или одуванчики, для которых точное название вида смогут дать лишь единицы специалистов.

Точно так же сложно понять, сколько пыльцы будет достаточно для доказательства. Иногда хватает и небольшого количества, в других ситуациях счет идет на тысячи. На эту тему необходимо писать учебники, и, может быть, когда-нибудь…

После вынужденного – и совершенно не нужного по факту – подсчета образцов с одежды парня, я рассчитала относительную частоту встречаемости различных видов пыльцы и спор, начертила диаграммы, чтобы полиции было проще понять результаты, и они передали их в Королевскую уголовную прокуратуру, а также адвокату защиты.

Возможно, адвокат парня усадил его вместе с родителями, показал им мои графики и таблицы с цифрами, все подробно объяснив. Наверное, подозреваемый был потрясен, что по его куртке удалось установить правду, и неохотно во всем признался. Девушке не пришлось выступать в суде, подробно описывая события той ночи перед присяжными, представителями общественности и прессы. Показания колючих роз и лип избавили ее от этих мук.

Работа, проделанная мной, была невероятно простой: земля и грязь, капля лечебного шампуня, пара новаторских идей, а также изрядная доля здравого смысла, подкрепленного, разумеется, годами учебы, полученных упорным трудом знаний и опыта. В своих первых двух делах мне удалось предоставить важную информацию, которая сыграла решающую роль. Возможно, у судебной палинологии было будущее.

Я была не первым человеком, осознавшим потенциальную пользу ботаники для криминалистики. Идентификация дерева, из которого была изготовлена самодельная лестница, сыграла решающую роль в вынесении обвинительного приговора Ричарду Гауптману, похитившему и убившему полуторагодовалого сына знаменитого летчика Чарльза Линдберга в 1932 году. Судебный процесс над Гауптманом стал одним из первых, получивших широкую огласку в СМИ – одним из первых «дел века», – а доказать вину удалось благодаря работе специалиста по древесине из Висконсина по имени Артур Келер. Установив тип древесины, способ ее обработки и направление роста, он сумел доказать, что в лестнице, с помощью которой похититель проник в детскую комнату, использовалась древесина, взятая с чердака дома Гауптмана. Гауптман был казнен на электрическом стуле в апреле 1936 года, заплатив за свое преступление жизнью, и все благодаря оставленному куску дерева.

Не была я и первой, кто идентифицировал пыльцу, пытаясь раскрыть убийство или найти пропавшего человека. Первое официальное упоминание о применении палиноморфов в полицейском расследовании датируется 1959 годом, когда в Австрии пропал мужчина, плававший под парусом по реке Дунай. Без тела у полиции не было никаких зацепок, пока следователи не обратились за помощью к Вильгельму Клаусу, уважаемому палинологу из Венского университета. Клаусу предоставили ботинки друга пропавшего мужчины, и с помощью микроскопа ученому удалось идентифицировать современную, хорошо сохранившуюся пыльцу ели, ивы и ольхи. Кроме того, он обнаружил ископаемые пыльцевые зерна гикори. Осадочные породы, в которых они встречались, были характерны для небольшой территории в двенадцати милях к северу от Вены. Клаус сообщил полиции, где искать, и подозреваемый был настолько шокирован этими уликами, что во всем сознался и сам привел полицейских к телу.

Эти люди, как и многие другие, применяли судебную экологию до меня, однако в Британии возможности ботаники в уголовных расследованиях до дела Гауптмана практически не использовались, и большинство стран мира до сих пор не в курсе достижений в нашей области. Моей задачей на протяжении многих лет было объединение различных специальностей, чтобы заложить основы судебной экологии, а также распространение этих знаний в максимальном объеме.

Когда я предпринимала первые неуверенные шаги, палинология уже была прочно утвердившейся дисциплиной, однако, чтобы перенести академическую дисциплину в мир полицейской работы, требовалось преодолеть ряд трудностей. На самом деле эти трудности остаются и по сей день – они никогда не исчезнут. В любой обстановке столько разных переменных, что каждое новое убийство, каждый новый пропавший человек, каждое новое жестокое нападение или изнасилование связаны с уникальным набором обстоятельств. Дисциплина вроде нашей развивается постепенно – знания накапливаются со временем. Мир природы представляет собой сложный набор разных взаимодействующих систем, и для эффективной работы эколог-криминалист должен получить хорошее экологическое образование и понимать принципы взаимодействия между организмами и их средой обитания, как геологической, так и биологической. Как правило, такие специалисты имеют значительный опыт в двух или более областях, например, ботанике, палинологии и почвоведении, а также обладают некоторыми знаниями, или хотя бы пониманием энтомологии, бактериологии, микологии, паразитологии и зоологии, химии и статистики.