Последнюю четверть века я провела, методом проб и ошибок разрабатывая протоколы, ныне определяющие палинологию, однако дело в том, что не бывает двух одинаковых ситуаций, и существует лишь несколько непреложных правил, которые применяются ко всем. Зачастую мне приходилось действовать по наитию, придумывая различные способы извлечения палиноморфов из всевозможных предметов и материалов на месте преступления или в морге. В конечном счете на основе своего опыта я опубликовала ряд рабочих протоколов для судебной палинологии. В них нет ничего замысловатого, однако полученные мной данные неоднократно демонстрировали необходимость отказаться от общепринятых в палинологии догм.

Царство растений гораздо обширнее, чем большинство из нас может себе представить. Не считая водорослей и мхов, по современным оценкам существует более 400 000 видов растений, примерно у 370 000 из которых образуются цветки и пыльца. Остальные производят споры. Новые виды открывают регулярно. Например, в 2015 году были идентифицированы более двух тысяч новых видов. С грибами все сложнее – количество разных видов оценивается миллионами. Число новых видов, открываемых каждый год, огромно и, похоже, ограничено лишь количеством компетентных микологов – тех, кто изучает грибы. Даже мне с коллегами в криминалистической работе удалось идентифицировать несколько новых видов.

Мы никогда не узнаем, сколько на нашей планете разных животных, растений, грибов и других организмов. Страшно подумать, что большинство из видов, когда-либо живших на Земле, вымерли. Разнообразие современного биологического мира – лишь малая доля того, что поддерживала наша планета в прошлом, и ни одному человеку не хватит и всей жизни для получения навыков, необходимых, чтобы идентифицировать хотя бы небольшую часть. Тем не менее способность точно определять организмы либо их фрагменты важна для хорошего биолога и совершенно необходима для криминалистики. От точного распознавания семейств, родов и видов может зависеть чья-то свобода.

Наружная часть кузова машины в моем первом деле в Хартфордшире показала многочисленные разнообразные ландшафты, где машина проезжала за последние месяцы, и похожая ситуация может сложиться с ботинками, куртками, плащами и джинсами, которые люди постоянно носят и редко стирают. Поиск и представление нужного ландшафта, отделение полезной информации от той, что может завести в тупик, связаны со множеством тонкостей, на понимание которых у меня ушли десятилетия. Для этого требуется не только уметь отличать один набор палиноморфов от другого – когда различия и без того могут быть ничтожно малыми, – но и отдавать себе отчет, как обнаруженное собрание палиноморфов может привести к ошибочному заключению. Чрезвычайно важно знать, как пыльца и споры распределяются от своих материнских растений и грибов, время цветения, наиболее благоприятные типы почвы и другие условия, а также какие растения и грибы растут совместно, так как для них благоприятными являются одни и те же условия.

Если мне предоставят собрание палиноморфов таких растений, как рогоз, камыш, осока, зюзник и плакун-трава, то я смогу распознать пруд, берег озера или канаву. Различные виды камыша могут даже дать информацию о течении воды. Дуб, орешник, ясень, колокольчики и анемона могут вызвать умозрительные образы наших прекрасных колокольчиковых лесов, столь характерных для британского ландшафта. Суть в том, что растения не живут где попало. Всем известно, что банановое дерево не увидеть в дикой природе Норвегии, равно как за полярным кругом не найти кактусов, а белых медведей – в джунглях. Тем не менее, это одна из самых распространенных ошибок адвокатов, с которыми мне доводилось сталкиваться в суде. Они мало что знают о ботанике или экологии, и мне частенько приходилось слышать от них вопросы вроде: «одуванчики ведь встречаются повсюду, не так ли?» Конечно же нет, и обнаруженная пыльца одуванчика дает нам весьма конкретную информацию.

В 2009 году я участвовала в конференции в честь тридцатилетия Ассоциации ландшафтной археологии в Йорке. Ландшафтные археологи со всего мира собрались здесь, чтобы заняться тем, что обычно делают ученые на подобных конференциях, – делиться опытом. К этому времени прошло уже несколько лет, как я перестала работать в археологии, однако все равно решила выступить с докладом и, когда мне дали слово, представила набор таксонов пыльцы, полученный мной в ходе расследования одного дела. Королевское общество по защите животных от жестокого обращения обвиняло группу людей в жестокой охоте на барсуков. Эти люди, которых иначе кроме как живодерами не назовешь, засовывали своих собак в барсучьи норы. Оба животных неизбежно причиняли друг другу ужасные травмы – причем собакам обычно доставалось больше – после чего браконьеры выкапывали беззащитных барсуков и убивали их. Замечательная забава, не правда ли? Разумеется, в Великобритании такое запрещено законом, и организация хотела добиться для этих людей наказания, чтобы другим неповадно было.

Мне предоставили испачканные землей лопаты и образцы с поверхности и изнутри барсучьей норы, и я должна была сравнить спектр обнаруженных на них палиноморфов. Анализ показал убедительное соответствие, однако вишенкой на торте стало то, что и на почве на месте преступления, и на земле с лопат мне удалось обнаружить редкую спору. Она была настолько уникальной, что ни мне, ни моей коллеге Джуди Уэбб, которая блестяще справляется с идентификацией пыльцы, мух и многих других объектов, никогда не доводилось видеть ее прежде. Этот момент стал поворотным – как для того дела, так и для всей моей жизни. В итоге полученных доказательств оказалось достаточно для вынесения обвинительного приговора, но та спора не давала мне покоя. Именно в тот период я познакомилась со своим будущим мужем.

Прежде мы никогда не встречались, и мне посчастливилось, когда я полностью была погружена в расследование, буквально наткнуться на этого чудесного человека на панихиде по одному из моих дорогих преподавателей ботаники из Королевского колледжа, прославленному Фрэнсису Роузу. Служба проводилась в Уэйкхерст-Плейс, загородном поместье, принадлежащем Королевским ботаническим садам Кью, и после традиционной церемонии посадки деревьев вместе с этим элегантно одетым мужчиной мы направлялись на чаепитие, как вдруг среди деревьев я заприметила, как мне показалось, сыроежку жгучеедкую (Russula emetica) – чудесный гриб с красной шляпкой.

– О да, – сказал он. – Это определенно сыроежка, только, думаю, не жгучеедкая.

– О, вы разбираетесь в грибах? – спросила я.

– Да, немного, – скромно ответил он.

Меня это сразу же заинтересовало, так как мне отчаянно нужен был кто-нибудь, способный распознать редкие грибные споры.

– А как вас зовут? – мимоходом спросила я.

– Дэвид Хоксворт.

До меня стало постепенно доходить. «Тот самый Дэвид Хоксворт?»

Я была поражена, поскольку думала, что ему под девяносто. Его работы встречались в научной литературе уже много лет, были в списке для изучения, который я давала своим студентам в Королевском колледже, и у меня самой на полке стояла как минимум пара его книг. На деле же он оказался весьма интересным мужчиной примерно моего возраста со сверкающими глазами и мальчишеской ухмылкой. Вернувшись с панихиды, я рассказала о своей случайной встрече Джуди Уэбб, и она была просто в восторге.