— Каждый борется так, как может, и как считает нужным, Митя. У меня такой путь. Не все так, как нам кажется порой.

— Я понял, не маленький, — обиженно проговорил мальчишка и пошел рыться в сумке, которую я принесла. — Ого! Да тут и тушенка, и мука, и крупа, и даже масло!

Он развернул бумагу, в которую было завернуто масло, и наклонившись с наслаждением шумно втянул носом его запах. Потом так же бережно завернул и положил обратно.

Я не могла видеть эту картину. Я просто закрыла глаза, чтоб сдержать подкатывающие слезы.

— Спасибо, Катя, — мальчонка подошел ко мне и просто обнял меня за плечи.

От него пахло соломой и дымом. Он так крепко, по-мужски, обнимал меня, что я поняла, более искреннего объятия я еще не получала ни от кого. Потом он отстранился и, смешно шмыгнув носом, сказал:

— Ты плачешь, что ли, дуреха? Да мы победим их, тетя Катя, еще немного и мы их всех победим, — с уверенностью ответил мне парнишка, так смешно назвавший меня «тетя Катя». Я засмеялась и потрепала его по кудряшкам.

— Мить, про Катю только никто не должен знать, понимаешь? Даже в отряде партизан. Если что, то это я продукты достала, — озабоченно проговорила Анька, надевая шапку-ушанку на кудрявую голову нашего ночного посетителя.

— Да понял я, — серьезны тоном ответил Митька и повернувшись ко мне, с надеждой вглядываясь в глаза своим недетским взглядом, спросил: — Ты же убьешь потом его, того фрица?

Я опешила, услышав такой вопрос.

— Убью.

— Даешь слово? — так же пытливо смотря мне в глаза не унимался он.

— Даю, — я подошла и пожала руку этому маленькому солдату, он же кивнул мне, без слов давая понять, что верит.

Затем он надел свою ватную фуфайку и взвалив тяжелый мешок на свою худенькую спину смешно поковылял к просеке. А я смотрела и смотрела ему в след через покрытое морозными узорами окно и думала, что нас никто, никто не сломает, пока есть вот такие Митьки среди нас, дети, которые были сильнее порой любого из нас, взрослых.

Анька подошла ко мне, и чтоб как-то разрядить обстановку проговорила:

— Ну все, фон Вольф не жилец, ты дала слово.

— Дала, — с полной уверенность в том, что так оно и будет проговорила я.

— Давай ложиться спать, — по-матерински чмокнув меня в щеку сказала Анька. — Завтра много работы в театре.

Каждая из нас засыпала со своими тяжелыми мыслями, Анька думала о предстоящей операции по перехвату продовольствия, я же о том, будет ли конец этому ужасу, который заставляет так рано взрослеть наших детей.

ГЛАВА 11

Следующий день пролетел незаметно. Анька репетировала выступление с Сашкой, которому порядком уже надоело в тридцатый раз повторять одну и ту же фразу на немецком языке и он, не вытерпев в очередной раз произнес:

— Гав гав гав! А что? Одно и то же! Они и разницы не поймут, лают, как собаки, — обиженно проговорил парень, у которого все никак не получалось без акцента сказать реплику.

Мы с Аней на мгновение замолчали, а потом разразились безудержным хохотом. Наш смех прекратился только тогда, когда к нам подошел Габриель, которого мы совсем не замечали, увлеченные нашим ребячеством.

— Над чем смеемся? — офицер с видом собственника притянул меня к себе, легко поддев сзади за шелковый пояс моего платья и поцеловал в шею.

Сашка, увидев такую картину, поморщился. Анька отвела взгляд. А я, сжав губы, выкинула фразу:

— Да я вот ребятам говорила, что если не получается сказать без акцента фразу на немецком, то можно просто пролаять, один черт одинаково звучит! — процедила я сквозь зубы, повернувшись к немцу и смотря на него с насмешкой.

Сашка с Аней в ужасе смотрели то на меня, то на фон Вольфа. В воздухе повисла тишина, которая ничего хорошего не предвещала. Но Габриель повел себя на удивление спокойно, лишь только его красивые серые глаза угрожающе сузились. Подняв взгляд на Аню, он проговорил:

— Аня, объясни, пожалуйста, своей сестре, где оказываются барышни, которые слишком строптиво проявляют свой характер по отношению к немецким офицерам.

Более ничего не добавив он прошел в кабинет, где обычно немцы проводили собрание в нештатной обстановке.

— Мама моя дорога! Катя, ты что творишь? Он правда тебя так или в бордель упечет на потеху солдатам, или пристрелит. У меня нет слов! Видно, что ты не сталкивалась еще с мужчинами, которые могут так поступить. — Анька развела руками.

А Сашка, все это время хранивший молчание, проговорил:

— А мне кажется, Катя выбрала правильную тактику. Возле фон Вольфа женщина задерживалась раньше максимум на пару вечеров, а здесь смотри, видно же, что она все короче поводок его делает. Скажи ты Фридриху то, что только что сказала Катя этому фрицу. Как думаешь он себя поведет в ответ? А тут смотри как, молодец, деваха, — Сашка многозначительно посмотрел на Аню и похлопав меня по плечу пошел в гримерку.

Анька только тряхнула головой в ответ.

— Кать, почему ты так ведешь себя с Габриелем? Объясни мне? Я не могу каждый раз в обморок падать, когда ты выкидываешь очередную фразу, пропитанную презрения к немцам. Логики не вижу!

— Я и логика — вещи несовместимые, — буркнула я.

— Прекрати, я серьезно!

— Не знаю, Аня, я чувствую, что мне он ничего не сделает, интуиция у меня такая, понимаешь? Вот я и проверяю ее.

— Зачем?!

— Я хочу понимать, если я сделаю что-то чрезвычайно непоправимое, могу ли я рассчитывать, что этот человек в такую минуту меня не убьет. Мне надо это знать. Я нравлюсь ему. Но на что он способен, где граница его терпения в отношении меня? Выполнив задание, я намереваюсь выжить, Аня, ты меня поняла? А это зависит и от того, с какими людьми я имею дело. Я должна знать всю подноготную противника.

— Понятно, ну дай бог здоровья твоей интуиции.

— Дай то бог. Аня, а где Алекс, почему его не видно?

— Не знаю, слышала уехал в Белгород, должен завтра приехать.

Я грустно кивнула и мы пошли переодеваться к выступлению. Зайдя в гримерку, на столе я увидела большую коробку с надписью на немецком языке «Катерине». Открыв ее,