К счастью, американец знал несколько русскихслов и сразу бросился выполнять мою просьбу.

Как только мой новый знакомый очутился вкабине, я помахала ему рукой и крикнула:

— Ты только держись!!! Самое страшное ужепозади. Только держись!!!

— Конечно! — донеслось до моих ушей. — Я жетеперь не вольный ветер! У меня скоро дочь появится! Мне нельзя умирать. Мне еееще растить и растить!!! — Машина взревела. — А отчество у нашей дочери —Александровна! Запомни Александровна!!!

Это последнее, что мне довелось услышать заревом отъезжающей машины. Попутка скрылась, а я все стояла и стояла и смотрелаей вслед.

Вытерев потное лицо платком, я достала листок,прочитала адрес.

— Вот видишь, доченька, наконец-то у тебя появилсяпапка. Листок может потеряться, поэтому нам нужно заучить папкин адрес. Онсказал, что обязательно выживет. Ведь у него теперь есть ты. Да и я тоже. ГородМосква, улица Академика Скрябина…

Я вернулась назад, нашла свою лопату и вдругпочувствовала, как сильно потянуло низ живота.

— Динуля, ты это брось. Сейчас не времявылазить. Ты должна еще немного посидеть в мамином животике. Ты успокойся изапоминай вместе со мной. Город Москва. Улица Академика Скрябина. Господи, и дочего же хороший этот академик. Признаться честно, я совсем не знаю, кто такойСкрябин, но ты ведь даже не представляешь, как сильно я его люблю. В честь негоназвана целая улица. А на этой улице живет наш папка. Понимаешь, папка!

Нести лопату у меня не было сил, я потащила ееволоком. Судьба оказалась милостивой, я без особого труда нашла ель, рядом скоторой возвышался холм свежей земли.

Я никогда не копала. Заболел не только живот,заболело сердце. Не выпуская лопаты из рук, я сделала вид, что совершенно нечувствую боли и, сдерживая рыдания, разрывающие грудь, заговорила:

— Улица Академика Скрябина… Ну папка, нузабрался. Плохую улицу не стали бы называть в честь академика. Наверно, онаочень хорошая, широкая, зеленая, красивая. Да и запоминается легко. Мы когда стобой в Москву приедем, обязательно узнаем, кто же такой этот академик, что онза человек. Вот сейчас выкопаем деньги и раз навсегда забудем про нищету. Мы ксвоему папке приедем не с пустыми руками на все готовое, а с капиталом, таксказать. Хотя он же твой папка, а папка должен принять нас любыми. Ему совсемне важно — с деньгами мы или нет. Ему важно, чтобы мы были рядом. Это надо жетакое придумать, мы себе нашли папку не где-нибудь, а в Америке, под мостом.

У меня кружилась голова, во рту страшнопересохло, но я продолжала копать. Видимо, моя дочурка устала ничуть не меньше,она не переставала на меня злиться, постоянно пиная в живот.

— Динуля, ну прекрати. Сейчас помрем вместе ивсе тут. Думаешь, мне легко? Ни черта мне не легко. Мне еще тяжелее, чем тебе.Ведь ты же просто лежишь, а я делаю физическую работу.

Не успела я договорить, как мне в глаза удариляркий луч фонарика. Я вскрикнула и зажмурилась. Передо мной стоял Лев и пускалмне прямо в лицо кольца табачного дыма.

— Ой, что ты тут делаешь?! — воскликнула ядрожащим от страха голосом.

— Наблюдаю за тем, как ты копаешь, —усмехнулся Лев. — Давай продолжай. У тебя хорошо получается. Никогда не видел,чтобы беременная баба так лихо орудовала лопатой.

— Да нет, я уже устала, — пробормотала я. — Иживот болит.

— Живот, говоришь, болит… А что копаем-то?

— Да так просто.

— Просто?!

— В последний месяц беременности нужно даватьнебольшую физическую нагрузку своему организму. Вот я и решила немногоразмяться. Думала, возьму лопату и немного покопаю. Я раньше ходила нагимнастику для беременных, а теперь все позабыла. Все упражнения из головывылетели.

— Так это ты, значит, вместо гимнастики..

— Вместо гимнастики, — подтвердила я.

— А почему ночью?

Ночью удобнее. Никто не видит. Ты же самсказал, что соседям на глаза показываться нельзя, а то в полицию заявят. Я жездесь нелегально, вот и соблюдаю конспирацию.

— А ты, оказывается, послушная. Молодец.

Прикрыв лицо от яркого света, я жалобнопопросила:

— Убери фонарик. Ты мне лицо слепишь.

— А я как раз хочу твои глаза разглядеть.

— А что их разглядывать! Глаза как глаза.

— Уж больно они у тебя наглые.

— Левушка, да что ты такое говоришь! Они ненаглые. Они несчастные.

Лев убрал луч с моего лица и прислонился кдереву.

— Ну давай, копай, очень хочется посмотреть,что же ты там выкопаешь.

— А почему я там должна что-то выкапывать? Ябольше копать не хочу, я устала.

Лев достал пистолет и направил его на меня.

— Левушка, что это? — растерянно спросила я.

— Пистолет.

— Вижу, что не автомат.

— Так зачем же спрашиваешь?

— Зачем ты его достал? Ты хоть понимаешь, чтонаправил его на беременную женщину?! Мне нельзя нервничать.

— А ты умеешь нервничать?

— Конечно, умею. Разве ты не видишь!

— Надо же, а мне показалось, что у тебя нервыкрепче, чем у здорового мужика.

— В том-то и дело, что тебе показалось. Явсего-навсего беременная женщина.

Я сделала шаг в его сторону, но он вытянулруку с пистолетом и произнес ледяным голосом:

— Я не шучу, грохну сейчас, как куропатку, идело с концом. Еще шаг, и выстрелю тебе прямо в пузо.

Я попыталась поправить промокшее от потаплатье и тяжело перевела дыхание.

— Лев, кончай меня пугать, мне и так плохо.

— Не кончай, а заканчивай. Кончают знаешьгде?!

— Знаю. Я сейчас точно рожу.

— Я твою байку уже слышал. Ты это не мне, агинекологу втирай. Я на провокации больше не поддамся.

— Это не провокации. Мне и в самом делепаршиво.

—: По тебе не скажешь.