скользнул по ней цепким взглядом, и ему это не понравилось. Но на мгновение он увидел Марит глазами молодого пианиста. Да, в ней была легкость, юность, искрометная, но не наивная, как он однажды сказал себе. Все тянулись к ней, как подсолнухи к солнцу.

Марит села за рояль и провела рукой по клавишам. Улыбка появилась на ее губах, как будто она приветствовала старого друга. В этот момент Ли-косу казалось, что они в этом зале только вдвоем.

Внезапно ему стало не по себе. Он понял, как этот момент важен для нее. Он хотел, чтобы все прошло хорошо потому, что Марит нужно было, чтобы все было великолепно. Он сжал челюсти и сглотнул. Несмотря ни на что, он скажет ей, что она играет прекрасно.

А потом Марит начала играть. Но чего Ликос не ожидал, так это того, что она запоет.

Пальцы Марит летали по клавишам рояля с видимым удовольствием. Ее голос был сильным и нежным. Она пела о желании, подобном молнии, которая испепеляет все вокруг. Она пела о проходящей юности и о ловушке, в которую попала и больше не вырвется на свободу. Пела, как последний раз в жизни. Ее исполнение было полно отчаяния и в то же время смирения.

И вдруг он это почувствовал — момент, когда все в комнате замолчали, чтобы послушать песню.

Марит допевала последний куплет, а он не хотел, чтобы композиция заканчивалась. Он мог бы слушать ее вечно.

И когда Марит оторвала руки от рояля и положила их себе на колени, повернулась к нему, и Ликос увидел эту правду, которую она знала с самого начала и которую он осознал только теперь.

«Я вернусь, несмотря ни на что».

Глава 8

Сердце Марит громко билось. Она никогда раньше не пела и не выступала перед людьми, и момент молчания после того, как закончила, заставил ее дрожать, пока искренние аплодисменты нескольких человек в комнате не нарушили тишину и не погрузили ее в состояние счастья, которое она никогда раньше не испытывала.

Именно этого Марит хотела от молодых музыкантов в оркестре, с которым работала. А сама она смогла ощутить эту сметающую все на своем пути волну счастья благодаря Ликосу. Она хотела сказать ему, как много это значит для нее, хотела поблагодарить его за воплощение ее мечты в жизнь.

И когда увидела его среди улыбающихся людей в зале, обнаружила, что он сидит неподвижно. На мгновение она испугалась, что сделала что-то не так. Но затем почувствовала чистую силу его взгляда. Ее пульс участился сильнее, когда она положила ладони ему на грудь. Тепло вспыхнуло на ее коже, заставляя ее чувствовать холод, дрожь и жар одновременно.

И в этот момент Марит впервые поняла, что не одинока в своем чувстве. То, что она видела, было его борьбой с той же потребностью, тем же желанием, которое захлестнуло ее, как цунами. Марит едва держалась на ногах, пока шла назад к своему столику. Но именно его взгляд сделал ее достаточно сильной, наполнил решимостью.

Было слишком поздно. Марит видела это. Она видела его желание и не могла больше игнорировать или отрицать это.

— Тебе следует поесть.

— Я не хочу, — заявила она. Во всяком случае, она не хотела есть. Ей не нужно было это говорить.

Марит сказала правду. Она вернется в Свардию, туда, где она нужна, где она наконец проявит себя. Но у нее оставалось еще два дня, и она не могла смириться с мыслью, что проживет остаток своей жизни, так и не почувствовав его тело на своем. И не узнает, каким может быть поцелуй могущественного греческого миллиардера.

— Я хочу домой.

— В Свардию? — спросил Ликос, делая вид, что не понимает смысла слов.

Марит пристально посмотрела на него, и Ликос мгновенно насторожился. Она очень медленно покачала головой, ее глаза встретились с его глазами, и он почувствовал себя загипнотизированным. Все в нем боролось с этим влечением. Она была принцессой. Молодой, красивой. Она не знала, что делает, и уж точно меньше знала о том, о чем просила.

Ее невысказанная просьба была столь же настойчива, как зов сирены. И хотя Марит не была уверенной в себе и опытной, как его предыдущие женщины, она почти парализовала его и сделала безвольным.

— Нет.

— Что — нет? Марит, это не игра.

— Я знаю.

— Тогда послушай меня, когда я говорю категорически «нет».

Ее глаза блестели в приглушенном свете, еда осталась нетронутой, а напитки выброшены.

— Скажи мне, что я ошибаюсь.

— В чем?

— Скажи мне, что ты этого не чувствуешь. Притяжения между нами.

— Конечно, я чувствую. Но это не значит, что я должен действовать.

— А если я захочу?

— Все равно ничего не будет.

Она отпрянула, как от удара.

— Ты хочешь сказать, что я навязываюсь?

— Нет! — воскликнул он. — Но я не согласен с твоим поведением.

Она посмотрела на него снизу вверх, и на мгновение ему показалось, что ее губы задрожали.

— Хорошо.

Когда Марит снова взглянула на него, на ее лице была вежливая маска, и это ранило.

— Ликос, спасибо за приятный вечер, — сказала она, — но я очень устала. Должно быть, из-за перелета из Милана. И я плохо спала… — ее слова оборвались, когда она вспомнила о его мигрени, о том, как она расстегивала его рубашку, — вчера вечером. Если ты не возражаешь, мне бы очень хотелось вернуться в твой дом, чтобы отдохнуть.

Ликос не хотел соглашаться. Потому что это было бы неправильно, и он повел себя неправильно. Потому что она попросила о свидании, своем первом и, возможно, единственном «свидании» перед тем, как выйти замуж за незнакомца, и он потерпел неудачу. Он подарил ей вечер, который закончился разочарованием и обидой. Но он не должен был заставлять ее остаться, ведь уже отказал ей один раз и не мог сделать это снова.

Наконец Ликос кивнул, встал из-за стола и протянул ей руку скорее по привычке, чем намеренно. Он не мог винить ее за то, что она отказалась принять его руку и вышла из зала царственной походкой, как любая королева.

Поездка обратно в Найтсбридж прошла в напряженном молчании. Марит была так тиха, что он не слышал ее дыхания, и только сжатые в кулаки руки выдавали эмоции.

Ликос хотел объясниться, утешить ее. Но какая была бы польза от его слов, если он не будет действовать? Для Марит гораздо лучше считать его бесчувственным эгоистом, чем признать… Что? Что он боялся прикасаться