чувствовать себя комфортно, был лед.

Собака зигзагообразно обвивалась вокруг лодыжек Джерри, принюхиваясь, поднимая лапу, цеплялась за поводок, давясь и задыхаясь. Каждый раз, когда терьер приближался к ней, Джерри резко пинала его ногой. Ее лицо было красным, глаза опухшими от недосыпания или, возможно, как я позже предположила, она плакала. Кто бы посмел спросить? Ее губы скривились, так что я могла видеть один из ее клыков. Она выглядела напряженной, близкой к срыву. Мысль о том, что у Джерри случится одна из ее публичных истерик, если кто-нибудь – Лорен, Скиппер, близнецы – увидит нас вместе, была слишком ужасной, чтобы это представлять.

– Да черт тебя побери, маленький засранец, – крикнула Джерри, когда терьер попытался наброситься на нее, так что мне даже стало его жалко.

У утиного пруда, как по заказу, собака нагадила посреди дорожки. Джерри посмотрела сначала на собаку, а затем на меня, как будто ожидала, что кто-то из нас что-нибудь предпримет для решения проблемы. Она пробормотала что-то себе под нос, и мы оставили кучу там. Может, кто-нибудь другой уберет ее. В крайнем случае просто переступит.

Мы почти вышли из парка, когда на нас напала другая собака – устрашающего вида питбуль, принадлежащий кому-то из горожан. Джерри Лейк закричала и уронила поводок. Я попыталась позвать собаку Черепахи и побежать за ней, но оба животных – мускулистый бандит и крошечный малыш – проигнорировали меня и побежали через парк, обнюхивая задницы друг друга, вращаясь кругами, громко тявкая и виляя хвостами.

Пара курящих горожан ухмыльнулась и обменялась друг с другом взглядами. Один из них повторил громкий визг, изданный Джерри, поднял руки вверх и стал ими размахивать, а другой пронзительно и драматично показал, как я выкрикивала кличку собаки. Я съежилась от смущения; это что, действительно звучало так? Какая мне разница, пыталась я сказать себе, они были просто пьяницами, которые торчали в парке весь день, глотая White Lightning прямо из бутылок. Джерри в этот момент тряслась от ярости, ее глаза сузились, а челюсти пульсировали. Больше всего она [27]ненавидела, когда над ней смеялись; она никогда не понимала шуток. Джерри сердито посмотрела на мужчин, а затем на меня, возмущенная, будто мы с горожанами сговорились против нее. Я пожала плечами; это не моя вина, что она уронила поводок.

– Отвали сейчас же, – сказала она и зашагала по траве к собакам. Горожане притихли, с любопытством наблюдая за Джерри.

– К ноге, – приказала она.

Йорк дрожал, поджав хвост, его маленькие черные глазки выпучивались от страха. Когда Джерри потянулась, чтобы схватить поводок, собака отпрыгнула назад. В ярости она дернулась, чтобы схватить его, но ее резкие, гневные движения еще больше встревожили собаку. Каждый раз, когда она приближалась, йорк просто уклонялся от нее. В конце концов он убежал под скамейку в парке. Хулиганы громко кричали, подбадривая собаку.

– Так держать, приятель, – сказали они.

– Покажи ей.

Какое-то время Джерри просто стояла, ее лицо было искажено от ярости, а ее маленькие ладошки сжались в два тугих узла.

Затем она ударила ногой по скамейке и издала внезапный пронзительный визг.

Пьяницы засмеялись еще громче, дав друг другу пять.

– Что, эти дни, дорогая?

В ужасе я стояла посреди парка и смотрела, как Джерри взрывается, и моя челюсть отвисла, а рот был открыт. Это было то самое зомби-лицо, которого я так старалась избегать.

Я хотела умереть.

– Что с ней не так? – стонала я Скиппер и близнецам позже той ночью, когда мы вместе чистили зубы. – Почему она не может быть нормальной? – По средам они посещали местный дом престарелых, а я застряла с Джерри. Это было невероятно несправедливо.

Дэйв и Генри обменялись взглядами со Скиппер в зеркале. Я почувствовала, как у меня сжался живот. Я их утомляла? Неужели я слишком много говорила о Джерри, продолжая жаловаться на нее? Я понятия не имела, что они говорили обо мне в спальне после отбоя. Я все больше и больше подозревала, что меня держат на расстоянии вытянутой руки, в карантине в качестве моего наказания за дружбу с горожанкой. В последнее время, когда они ходили покурить, меня никто не предупреждал. За завтраком они убирали свои подносы и уходили из-за стола прежде, чем я подходила к ним. Они скользили по скамейкам во время утренней службы, сбиваясь в кучу, чтобы посплетничать за своими псалтырями.

– О боже, да кому какое дело до этого чертова Ядовитого гнома. Просто не обращай на нее внимания, – отрезала Скиппер.

Я стояла перед раковиной, униженная, и старалась не заплакать. Моя голова склонилась набок, волосы закрывали глаза, и я смеялась над шуткой, которую Скиппер сказала после, словно мне было смешно. Я чистила зубы до тех пор, пока мои десны не пересохли. Я улыбалась и улыбалась.

13

Я завешиваю квартиру в Чикаго, которую мы снимаем, фотографиями гимнасток, полицейскими отчетами и крупными планами лиц, прикрепляя их к стенам, как фотографии голливудских звезд. Подготовка к интервью. По мере того как все больше и больше женщин высказываются о том, как пострадали от тренера, – сначала три, затем семь, затем десять – почти немыслимое число, я добавляю их в коллаж, так что он разрастается во всех направлениях, как надвигающаяся буря.

– Боже мой, – говорит Юрген, возвращаясь из студии, топая ногами, покрытыми снегом. – Это невероятно.

Он стоит в комбинезоне, качая головой.

– Да, – говорю я.

Я наливаю ему пиво, и он ходит от картинки к картинке, глядя на розовые щеки и модельные улыбки. Одна из девушек настолько юна, что у нее все еще есть молочные зубы – этот факт Юрген находит настолько тревожным, что он поднимает руку вверх, чтобы прервать меня на середине предложения.

– Да как это вообще? – спрашивает он.

Часы тренировок, поздние возвращения с далеких соревнований, разговоры за закрытыми дверьми, массаж ног и корректировка костюмов. Товарищи по команде боролись друг против друга, пытаясь привлечь к себе внимание. Мы стоим бок о бок и смотрим на девушек, сидящих на бревне, – на их откровенные купальники, вишневые губы, медали на шее.

«Он тайком передавал мне конфеты, – говорится в одном из заявлений. – Он водил мою маму в церковь. Она его очень любила. Однажды он научил меня водить машину на стоянке. Я сидела у него на коленях и управляла, пока он нажимал на педали».

Четыре фута ростом, девять лет, вес – пятьдесят семь фунтов. В своих дневниковых записях она неоднократно ошибалась в слове «влагалище».

«Он любил рычать как лев, когда проходил мимо, – говорит другая гимнастка, женщина, с которой