его жим лежа по утрам. Но шум измельчения бумаги в шредере остается для меня главной загадкой.

Однажды я постучала в их дверь с упаковкой пива и умоляла снять обувь или выключить телевизор. Как я уже говорила, они хорошие ребята и сразу же пошли искать пульт. Но через пару дней они забыли о моей просьбе, и мы снова накрывали головы подушками, желая им смерти. Из того, что было известно, я сделала вывод, что все трое не женаты. Когда они приводят женщин домой, их каблуки громко врезаются в деревянный пол, кресла скрипят, а от музыки дребезжат стены. Мы многое знаем об их сексуальных техниках. Футбольная голова превращается в отбойный молоток, у которого режим беспорядочных «ударов» сменяется внезапными паузами, и мы с Юргеном каждый раз гадаем, какого черта этот человек ждет. В такие моменты я хочу подняться туда с ломом, угрожая разбить их головы. Затем этот молоток включается снова и снова, пока все не завершается громким удовлетворенным ворчанием. После этого нам удается немного поспать, но примерно через час срабатывает будильник охранника, он идет в душ, включает радио, и все начинается заново.

Постоянная бессонница дает о себе знать. Мы с Юргеном все время уставшие, раздражительные, резкие в общении. Не самые лучшие версии себя. Соседские сексуальные выходки напоминают о том, что сейчас, когда мы безуспешно пытаемся завести ребенка, наша собственная интимная жизнь рискует превратиться во что-то механическое. Раньше это не требовало от нас каких-либо усилий, но теперь мы вынуждены пытаться хоть как-то оживить нашу сексуальную жизнь. Однако сил на это почти не остается. Время от времени я ношу полупрозрачное шифоновое белье, которое Юрген подарил мне в наш медовый месяц два года назад; даже купила в интернете игрушку – вибрирующее золотое кольцо. Оно так и лежит в бархатной коробочке, будто огромное забытое обручальное кольцо.

Каждые несколько недель, когда я чувствую, что больше не могу терпеть шум, я заселяюсь в одноэтажный мотель под предлогом рабочей поездки в какое-нибудь неизвестное место, например в Нэйпервилл или Джолиет. Я трачу свои ваучеры на ужин в соседней закусочной, где меня ждут Салли или Кэтлин в своих фартуках с оборками и каждый раз стучат ручкой по зубам, пока я просматриваю меню. Иногда я плаваю в нижнем белье в бассейне отеля Super 8, затем возвращаюсь в свою комнату, опускаю затемняющие шторы, пролистываю каналы, пока не найду подходящее порно. После этого я сплю как убитая.

Это мой маленький грязный секрет.

Я оглядываю комнату. Ящики выдвинуты, копии старых дневниковых записей, которые я сохранила для потомков, перевернуты и разбросаны по кровати. Воскресный журнал с гимнасткой на обложке брошен на пол.

– Юрген, ты нашел его? – спрашиваю я.

– Нашел его?

– Свой паспорт.

– Да, – отвечает, кивая. – Я нашел его.

Он трет рукой бороду.

– Я много чего нашел.

Я ищу свой ноутбук, но не вижу его. Возможно, он увидел в истории браузера, как я вместо работы часами изучаю страницы моих бывших школьных друзей: Скиппер, Джорджа, близняшек. Мои безрезультатные поиски старых историй о Джерри.

Я подхожу ближе. Затем я вижу их, снимки возбужденных членов. Все они разложены на столе, слегка перекрывая друг друга. Я утащила снимки с чердака моей матери, когда в последний раз была в Англии, опасаясь, что она может наткнуться на них во время одной из своих весенних уборок. Почему, проклинаю я себя, я просто не выбросила их прямо в мусорное ведро? Еще есть проблема с квитанциями для оплаты мотелей, которые я хранила для возврата налогов. Твердые члены и номера гостиниц. Я представляю, о чем он мог подумать.

– Ох, – говорю я. – Это.

– Да, – говорит Юрген. – это.

– Погоди. Я могу объяснить. Это не то, что ты думаешь.

Он приподнимает бровь.

– Это всегда не то, что я думаю.

– Пожалуйста, Юрген.

Я пытаюсь придумать логическое объяснение, которое не прозвучит безумно.

– Это просто кое-что…

– Не говори этого, – Юрген стонет, закрыв голову руками. – Не говори этого.

Внезапно я замечаю, как угол его рта дергается в улыбке, которую он пытается скрыть. Мой муж находит все это забавным и веселится, наблюдая, как я пытаюсь выкрутиться. Он ни на секунду не поверит, что я способна лгать и предавать, и находит всю эту неожиданную ностальгию милой. Он разворачивается, его полотенце падает, и он борется со мной, мешками для белья и всем остальным, отбрасывая лишнее на пол. Прижавшись к моему животу, он снимает с меня зимнюю одежду.

– Не говори этого, – насмехается он.

Я выгибаю спину, притворяясь, что отбиваюсь от него.

– Не говори этого, – тихо шепчет он мне на ухо.

– Не говорить что? – спрашиваю я, подыгрывая.

– Не говори этого.

– Божественная.

16

Нас вызвали в комнату отдыха. К тому времени многие из нас уже нашли фотографии, так что это был лишь вопрос времени. Мисс Грейвз, наша домовладелица, сидела на стуле, а позади была ее заместительница – худощавая молодая женщина с пушистыми волосами, которая сама вязала джемперы. Она случайно наткнулась на одну из так называемых непристойностей, возможно, двенадцатую или тринадцатую из тех, что были обнаружены на территории школы. Помощник шерифа, который совершал свое вечернее патрулирование фруктового сада, пытаясь спугнуть курильщиков из кустов, обнаружил вместо них группу визжащих Божественных, рассматривающих последнюю находку.

– Назад, – приказала она.

Она надела на руку полиэтиленовый пакет, в который поместила фотографию, завязала, будто в нем была куча собачьего дерьма, и отнесла в «Яйцо», где положила на стол нашей директрисе.

В тот вечер Толстая Фрэн стояла посередине сцены, а Падре и школьная медсестра, отвечающие за наше духовное и физическое благополучие соответственно, стояли у двери в ожидании. Падре сочувственно улыбнулся нам, когда мы единой группой вошли в комнату отдыха. Он был одним из немногих сотрудников, которых мы действительно уважали. Мы совершенно не были религиозными, но для него это не имело значения. Он выслушивал наши мелкие проблемы, терпеливо относился к нашему сквернословию и, в отличие от других учителей, казалось, считал нас довольно забавными. Даже когда мы прошли «оккультную фазу» взросления и попытались вызвать из мертвых мать Джерри Лейк. (Мы не зацикливались именно на Джерри, по крайней мере, насколько я помню. Джерри была единственной из нас, кто пережил тяжелую утрату близких родственников, ее мать умерла, когда Джерри было восемь или девять лет.)

Рядом с Падре стоял сотрудник местной полиции, держащий серию брошюр, которые нам вручили перед тем, как посадить на места. Мы обмахнулись ими как веером и затаили дыхание, ожидая, когда первый взрослый скажет слово «пенис». Кто-то