запланировали, о школьном девизе, именах мальчиков, о взмахе волос, о том, как мы превращали нашу воскресную службу в показ мод, расхаживая по проходу, будто по подиуму, чтобы принять Причастие. Она слушала эти истории, как сплетни о знаменитостях, цокала языком и саркастически фыркала. Теперь, когда Лорен меня уже слушала, я совершенно забыла подготовленный анекдот.

– Как работа? – выпалила я вместо этого.

– Дерьмово.

Я ничего не знала о заводских цехах, сборочных линиях или упаковке; у меня никогда в жизни не было оплачиваемой работы. Молча я смотрела на каракули на стене, сердечки и имена мальчиков, карикатуру на Толстую Фрэн с отвисшей грудью и Библию. Одна из нас что-то написала о Джерри Лейк, а затем перечеркнула.

– Я видела тебя и твою подругу сегодня, – сказала Лорен. – Ту маленькую.

– Что? Джерри? Когда? – Я села.

– У пруда с утками.

Это была среда, мой день с Черепахой и Джерри. Мысль о том, что Лорен видела нас, а я об этом не знала, была ужасной. В том возрасте меня больше всего беспокоило то, что меня могли поймать, когда я делала что-то отвратительное: давила прыщи, нюхала подмышку или дышала на ладонь, чтобы проверить, нет ли неприятного запаха изо рта. Другими словами, все, что приоткрывало завесу тайн подросткового возраста и обнажало уродства человека, которых, как мне казалось, у меня было огромное количество.

– Твоя подруга выглядела так, как будто у нее был горб, – сказала Лорен.

– Она мне не подруга, – поправила я. Меньше всего мне хотелось, чтобы Лорен думала, что я дружу с кем-то вроде Джерри. – Мы просто живем в одной комнате. Мы даже не разговариваем друг с другом.

– Да? – голос Лорен повысился от интереса.

Я начинала понимать, что ее ничего не интересовало так, как наши мелкие разногласия, громкие ссоры, наплевательское отношение друг к другу и борьба за популярность. Я же почти ничего не знала о ее друзьях в Короле Эдмунде. Когда я спрашивала Лорен, о чем говорили девочки в школе, чем они занимались после занятий, что ели на обед, она никогда отвечала мне, не замечая вопрос или меняя тему. Когда я спросила, кто из мальчиков ей нравится больше всех, она цыкнула.

– Эти парни – дурни, – сказала она и, как обычно, сменила тему: – Почему тогда ты живешь в одной комнате с этой Джерри?

Я ковыряла синтетическую обивку стула через дырку, выдавливая маленькие шарики из желтой пены, скатывая их между пальцами и бросая на пол. Я не ответила. Я представила Джерри наверху, сидящей на своей двухъярусной кровати, с напыщенным лицом, массирующей мазью сухие лодыжки, и испытала отвращение от мысли о ее мутировавших ступнях, искалеченных пальцах ног, искривленных за годы катания на коньках. Или, что еще хуже, взгляды моих сверстников друг на друга, проходящих мимо нашей комнаты в общежитии – или мне все это казалось? – их шепот и хихиканье.

– Ну, как по мне, она выглядела как угрюмая корова, – повторила попытку Лорен. – Ей в задницу засунули палку, что ли?

– Да, – выпалила я. – Я ненавижу ее.

Я действительно имела это в виду. Я никогда в жизни не ненавидела кого-то так сильно, как Джерри Лейк.

На другом конце телефонной линии воцарилась тишина. Я слышала, как Лорен трясла ожерельем. Ее голос понизился до шепота:

– Я могу разобраться с этой сукой, если хочешь.

По спине пробежал холодок. Я неподвижно сидела в будке, глядя на граффити на стене. Имя Джерри Лейк было написано черным фломастером.

На конце линии раздался внезапный резкий щелчок. Мужской голос:

– Лорен, слезь с чертова телефона.

Я удивленно вскрикнула.

Лорен громко выругалась на брата, затем начала хихикать.

– Боже мой, Жозефина, ты такая наивная.

– Ох, – выдохнула я.

– Вы двое, перестаньте трепаться, – приказал ее брат, все еще стоя где-то рядом.

Как долго он нас слушал?

– Спокойной ночи, Жозефина, – сказала Лорен, все еще смеясь.

Телефон отключился.

15

В Чикаго настоящий холодный январь, мой муж стоит в одном банном полотенце. На мне стеганое пальто, капюшон застегнут до ушей, пальцы онемели от пакетов с влажным бельем, которые я все еще держу в руках. Тающий лед струйками медленно движется от моих плеч к локтям, а затем капает на пол. Тихое постукивание капель – единственный звук в тишине нашей квартиры.

– Юрген? Юрген, что случилось?

Я оглядываю кабинет.

Вместо того, чтобы собираться в поездку на художественную ярмарку в Майами, он склоняется над моим столом. Мои книги валяются разбросанные по всему кабинету, страницы развернуты, обложки сняты. Ящики моего стола настежь открыты. Свет тусклый. Он стоит в эпицентре бури, совершенно неподвижный. Моя первая мысль была о том, что нас ограбили.

– Юрген? – повторяю я.

– Да, – говорит он, будто забыл, что я здесь.

– Что, черт возьми, случилось?

Некоторое время он молчит.

Затем отвечает.

– Я искал свой паспорт.

Я ему верю. Юрген не из тех, кто роется в моих ящиках или ищет секреты. Он не такой человек. Снаружи я слышу, как тяжелые ботинки скрипят по соли, рассыпанной по крыльцу нашего дома. Где-то над головой раздается звук хлопающей двери и знакомый топот одного из трех мужчин, занимающих квартиру на верхнем этаже. Их телевизор сразу включается, после чего ненадолго наступает тишина, сигнализирующая о загрузке игровой системы. Я слышу, как открывается и с громким хлопком закрывается холодильник, а затем до нас доносится грохот падающих бомб, взрывы, апокалиптические крики и удары, удары, удары тяжелой артиллерии, которые часто раздаются в ранние часы. Это ужасно тревожит. Мы живем в районе Чикаго, где дети катаются на велосипедах с настоящими пистолетами.

Соседи нас сильно беспокоят. Я уверена, что они достаточно милые ребята, но один из них работает в центре безопасности, и его будильник будит нас в 5 часов утра, а двое других работают в баре. Таким образом, спят они в разное время и всегда кто-то обязательно бодрствует и шумит. Ночью, когда они возвращаются со своих смен, я слышу хлопанье двери их квартиры и сразу же кладу подушку себе на голову, как делала, когда делила комнату с Джерри Лейк. Я слушаю их шаги, топающие над головой, тяжелый лязг, будто они таскают тяжести, а затем повторяющееся механическое жужжание, будто они без всякой причины вдруг решили воспользоваться шредером. Иногда по ночам я стою голая на стуле, бормочу проклятия и пытаюсь понять, что это за звуки. Это стало моей навязчивой идеей. У человек, чья комната прямо над нашей спальней, голова похожа на футбольный мяч; он мускулист и напоминает буйвола своей огромной спиной и невероятно толстой шеей. Я бы упомянула еще