– Вот с кем бы я хотел попробовать силы! – закричалнезамайковский куренной атаман Кукубенко. Припустив коня, налетел прямо ему втыл и сильно вскрикнул, так что вздрогнули все близ стоявшие от нечеловеческогокрика. Хотел было поворотить вдруг своего коня лях и стать ему в лицо; но непослушался конь: испуганный страшным криком, метнулся на сторону, и достал егоружейною пулею Кукубенко. Вошла в спинные лопатки ему горячая пуля, и свалилсяон с коня. Но и тут не поддался лях, все еще силился нанести врагу удар, ноослабела упавшая вместе с саблею рука. А Кукубенко, взяв в обе руки свойтяжелый палаш, вогнал его ему в самые побледневшие уста. Вышиб два сахарные зубапалаш, рассек надвое язык, разбил горловой позвонок и вошел далеко в землю. Таки пригвоздил он его там навеки к сырой земле. Ключом хлынула вверх алая, какнадречная калина, высокая дворянская кровь и выкрасила весь обшитый золотомжелтый кафтан его. А Кукубенко уже кинул его и пробился с своими незамайковцамив другую кучу.

– Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! – сказалуманский куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитыйКукубенком шляхтич. – Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранстваеще не видел ни на ком.

И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять снего дорогие доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев,отвязал от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем,дорогим серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память. И неуслышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже разсбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Размахнулся он совсего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру повела корыстькозака: отскочила могучая голова, и упал обезглавленный труп, далеко вокругоросивши землю. Понеслась к вышинам суровая козацкая душа, хмурясь и негодуя, ивместе с тем дивуясь, что так рано вылетела из такого крепкого тела. Не успелхорунжий ухватить за чуб атаманскую голову, чтобы привязать ее к седлу, а ужбыл тут суровый мститель.

Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильнымикрылами, вдруг останавливается распластанный на одном месте и бьет оттудастрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, – так Тарасов сын,Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку.Побагровело еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горложестокая петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная рука немогла направить выстрела, и даром полетела в поле пуля. Остап тут же, у его жеседла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязанияпленных, и его же шнуром связал его по рукам в по ногам, прицепил конец веревкик седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков Уманского куреня,чтобы шли отдать последнюю честь атаману.

Как услышали уманцы, что куренного их атамана Бородатого нетуже в живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же сталисовещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали:

– Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные,как Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как устарого человека.

Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей зачесть, не стал отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, чтовремя военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показалим всем, что недаром выбрали его в атаманы. Почувствовали ляхи, что ужестановилось дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб собраться надругом конце его. А низенький полковник махнул на стоявшие отдельно, у самыхворот, четыре свежих сотни, и грянули оттуда картечью в козацкие кучи. Но малокого достали: пули хватили по быкам козацким, дико глядевшим на битву. Взревелииспуганные быки, поворотили на козацкие таборы, переломали возы и многихперетоптали. Но Тарас в это время, вырвавшись из засады с своим полком, скриком бросился навпереймы. Поворотило назад все бешеное стадо, испуганноекриком, и метнулось на ляшские полки, опрокинуло конницу, всех смяло ирассыпало.

– О, спасибо вам, волы! – кричали запорожцы, – служили всёпоходную службу, а теперь и военную сослужили! – И ударили с новыми силами нанеприятеля.

Много тогда перебили врагов. Многие показали себя: Метелыця,Шило, оба Пысаренки, Вовтузенко, и немало было всяких других. Увидели ляхи, чтоплохо наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворять городские ворота.Со скрыпом отворились обитые железом ворота и приняли толпившихся, как овец вовчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников. Многие из запорожцев погналисьбыло за ними, но Остап своих уманцев остановил, сказавши: «Подальше, подальше,паны-братья, от стен! Не годится близко подходить к ним». И правду сказал,потому что со стен грянули и посыпали всем чем ни попало, и многим досталось. Вэто время подъехал кошевой и похвалил Остапа, сказавши: «Вот и новый атаман, иведет войско так, как бы и старый!» Оглянулся старый Бульба поглядеть, какойтам новый атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, ишапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке. «Вишь ты какой!» –сказал он, глядя на него; и обрадовался старый, и стал благодарить всех уманцевза честь, оказанную сыну.

Козаки вновь отступили, готовясь идти к таборам, а нагородском валу вновь показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запекласякровь на многих дорогих кафтанах, и пылью покрылися красивые медные шапки.

– Что, перевязали? – кричали им снизу запорожцы.

– Вот я вас! – кричал все так же сверху толстый полковник,показывая веревку.

И все еще не переставали грозить запыленные, изнуренныевоины, и все, бывшие позадорнее, перекинулись с обеих сторон бойкими словами.

Наконец разошлись все. Кто расположился отдыхать,истомившись от боя; кто присыпал землей свои раны и драл на перевязки платки идорогие одежды, снятые с убитого неприятеля. Другие же, которые были посвежее,стали прибирать тела и отдавать им последнюю почесть. Палашами и копьями копалимогилы; шапками, полами выносили землю; сложили честно козацкие тела и засыпалиих свежею землею, чтобы не досталось во́ронам и хищным орлам выклевыватьим очи. А ляшские тела, увязавши как попало десятками к хвостам диких коней,пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и хлестали их по бокам.Летели бешеные кони; по бороздам, буграм, через рвы и протоки, и бились о землюпокрытые кровью и прахом ляшские трупы.

Потом сели кругами все курени вечерять и долго говорили оделах и подвигах, доставшихся в удел каждому, на вечный рассказ пришельцам ипотомству. Долго не ложились они. А долее всех не ложился старый Тарас, всеразмышляя, что бы значило, что Андрия не было между вражьих воев. Посовестилсяли Иуда выйти противу своих или обманул жид и попался он просто в неволю? Нотут же вспомнил он, что не в меру было наклончиво сердце Андрия на женскиеречи, почувствовал скорбь и заклялся сильно в душе против полячки,причаровавшей его сына. И выполнил бы он свою клятву: не поглядел бы на еекрасоту, вытащил бы ее за густую, пышную косу, поволок бы ее за собою по всемуполю, между всех козаков. Избились бы о землю, окровавившись и покрывшисьпылью, ее чудные груди и плечи, блеском равные нетающим снегам, покрывающимгорные вершины; разнес бы по частям он ее пышное, прекрасное тело. Но не ведалБульба того, что готовит Бог человеку завтра, и стал позабываться сном, инаконец заснул.