Они допили кофе, Джон встал и оглядел комнату:

– Тебе здесь нравится, Дафна? Здесь очень уютно.

– Да. Иногда я подумываю, не остаться ли здесьнавсегда.

Она улыбнулась и пригляделась к нему. Он был оченьпривлекательным мужчиной даже в свои пятьдесят два.

– Почему ты хочешь здесь остаться? Ради себя или радиЭндрю?

Дафна хотела сказать, что не знает точно, но на самом делеона знала. Причина была в нем, и он увидел этот ответ в ее взгляде.

– Тебе надо в ближайшее время вернуться в Нью-Йорк,голубушка. Не растрачивай здесь свою жизнь ради ребенка. Ты должна вернуться клюдям твоего круга, работать, встречаться с коллегами, друзьями. По-моему, тывсе эти годы провела в каком-то летаргическом сне, и знаешь что? Не теряй зрявремя. А то однажды проснешься такой же старой, как я, и будешь жалеть, чтоугробила собственную жизнь. Ты достойна большего, я же это вижу.

Дафна посмотрела ему в глаза. В ее взгляде была боль утрат,боль прошлого.

– У меня нет такой уверенности. Я не ставлю перед собойкакие-то невероятные цели, не собираюсь создавать какие-то бессмертныетворения, не мечтаю о карьере. Почему я не могу быть счастлива здесь?

– Ну и чем ты будешь заниматься? Навещать Эндрю?Цепляться за него, в то время как ты должна предоставить ему свободу? Ходить потемным проселочным дорогам, если сломается машина? По субботам ужинать в«Австрийской гостинице»? Одумайся, я не знаю всех обстоятельств твоей жизни, ноя и так вижу, что ты заслуживаешь лучшей участи.

– Разве? Почему?

– Потому что ты очень толковая и чертовски хорошенькая.Независимо от того, хочешь ты это принять к сведению или нет.

Дафна покраснела, а Джон улыбнулся ей и потянулся закурткой:

– Ну ладно, я утомил тебя своей болтовней, пора и честьзнать, пойду-ка посмотрю, как дела у тех ребят, что чинят твою ось.

– Это совсем не обязательно.

Дафне не хотелось, чтобы он уходил. С ним ей было хорошо испокойно. А теперь она опять останется одна. В течение пяти лет это ее незаботило, а теперь вдруг стало беспокоить.

Но Джон улыбнулся ей от двери:

– Я знаю, что это не обязательно, но я так хочу. Вы мненравитесь, Дафна Филдс. – Помолчав, он вдруг спросил: – Можно тебя пригласитькак-нибудь вечером на ужин в гостиницу? Я обещаю, что не буду читать нотаций ипроизносить речей, просто меня всегда огорчает, когда вижу, что симпатичныемолодые женщины губят свою жизнь.

– Я с удовольствием поужинаю с тобой, Джон.

– Отлично. Остается только это выполнить. – Он намгновение задумался, потом улыбнулся ей: – Может, завтра вечером? Невозражаешь?

Дафна медленно покачала головой, задавая себе вопрос, что жеона делает, кто этот мужчина и почему ей так хочется ближе с ним познакомиться,быть с ним.

– Очень хорошо.

– Я заеду за тобой в шесть тридцать. Время деревенское.

Джон кивнул ей, улыбнулся, легко шагнул через порог и тихоприкрыл за собой дверь, а Дафна стояла и смотрела на него в окно. Он помахал ейиз кабины, выруливая на дорогу, гравий заскрежетал под колесами, и грузовикскрылся. Она долго стояла, глядя на пустую дорогу и пытаясь понять, кудаустремилась ее жизнь и кто на самом деле Джон Фоулер.

Вечером в субботу Джон приехал ровно в шесть тридцать.Сверху на нем был тот же полушубок, но под полушубком – рубашка с галстуком,пиджак и серые слаксы. Одежда не была ни безупречно скроенной, ни дорогой, ивсе же на его могучей фигуре смотрелась хорошо. Дафну тронуло, что онпринарядился, собираясь с ней на ужин. В нем было этакое старомодное рыцарство,которое ей, безусловно, нравилось.

– Боже мой, Дафна, ты выглядишь очаровательно.

На ней была белая юбка и голубая водолазка, почти под цветее глаз, а сверху – короткая мерлушковая шубка, которая делала ее похожей накарликового французского пуделя. Все в ней было миниатюрным и изящным, и все жев этой женщине чувствовалась какая-то внутренняя сила, совсем не вязавшаяся сее комплекцией. Волосы у нее были собраны в простой пучок, Джон посмотрел на ееприческу с интересом и застенчивой улыбкой:

– А ты когда-нибудь носишь распущенные волосы?

Дафна на мгновение задумалась и покачала головой:

– Нет, в последнее время нет.

Она их носила распущенными при Джеффе, они спадали нижеплеч. Но это была часть другого времени, другой жизни, ее женственность быланужна другому мужчине.

– Я бы хотел увидеть их распущенными.

Он заглянул ей в глаза и с мягким смешком произнес:

– Я питаю слабость к красивым блондинкам, предупреждаютебя.

Но несмотря на его шутки и очевидный интерес в глазах, с нимона чувствовала себя в безопасности. Это качество Дафна заметила еще раньше.Может, это было связано с его мощью, а может, с почти отеческим отношением кней – во всяком случае, она знала, что может рассчитывать на его заботу. Но вней самой теперь тоже появилась новая черта. Дафна знала, что можетпозаботиться о себе сама. Когда она выходила за Джеффа, у нее не было такойуверенности. Этот же мужчина не был ей необходим. Он ей просто нравился.

Джон привез ее в «Австрийскую гостини??у». Чета Обермайеров,казалось, была удивлена, видя их вместе, и особенно старалась угодить. Дафна иДжон входили в число их любимых клиентов, и, когда на кухне возникла небольшаяпередышка, Хильда с заинтригованным видом обратилась к мужу:

– Как ты думаешь, где они могли познакомиться?

– Не знаю, Хильда. Да и не нашего это ума дело, – мягкоупрекнул ее Франц.

Но ее любопытству и удивлению не было предела:

– Ты понимаешь, что он не приходил к нам ужинать с техсамых пор, как умерла его жена?

– Хильда, разве ты не понимаешь, что нельзя так говорить?Они взрослые люди и делают то, что им нравится. И если ему хочется пригласитьсимпатичную женщину на ужин, что в этом такого?

– Я же не сказала, что это плохо! По-моему, этовеликолепно!

– Вот и отлично. Тогда отнеси им кофе и заткнись.

Он легонько шлепнул ее по заду и вернулся в зал посмотреть,не нужно ли чего гостям. Франц увидел, что Джон и Дафна беседуют за кофе: онрассказывал ей что-то забавное, а она смеялась, как маленькая девочка.

– И что ты им тогда сказал? – весело спросила Дафна.

– Что раз они не могут руководить лесоразработкой, имнадо руководить балетом. И представь себе, через шесть месяцев они продали этодело, смотали удочки и приобрели какую-то балетную труппу из Чикаго. – Онпокачал головой, а в глазах у него все искрились смешинки. – Вот дурачье-то!