Нике ходил с отрядами далеко, и рассказывал, что ближе к Лирнейским внутренние коридоры прорублены прямо в скалах, и длинные серебряные сталактиты поддерживают своды.

Как делят территории сейчас, я не знала. То, что городские чинуши поддерживают с Серыми негласный нейтралитет, выработав определенные правила и границы — это понятно. Весь вопрос в том, как много власти Серые сейчас взяли. Исконного страха, который проявляется у плебса к Высшим на генетическом уровне ждать не стоит. Многие из верхушки Серых — это бывшие высокие господа, которых по ряду причин отринули в Роду.

Вырожденцы. Преступники. Отверженные. Те, кого выкинули. Те, кого не могли позволить себе оставить в Роду. Отбросы. Все они нашли прибежище здесь, где всех принимают с распростертыми объятиями и связывают клятвами и кровью. Чужой кровью.

Коридоры закончились, и мы вышли на широкую площадку, размером с небольшую подземную площадь, больше всего напоминавшую арену. Даже каменные балконы на втором ярусе и те были в наличии.

— Прошу, госпожа, — амбал без всякого сарказма склонился в поклоне, вежливо указывая на приоткрытую деревянную дверь в нише, полностью обитую полосками серебристого металла.

Я вошла, подобрав юбки, потому что внутри было несколько ступенек вверх. Там было тепло и светло, вместо факелов ровно горели магические светильники. Комната больше всего напоминала кабинет, как у дяди около библиотеки. Длинный стол мореного дерева, массивные кресла, тахта, чайный столик в традиционном стиле с циновками, стеллажи, заполненные свитками за ширмой.

Спиной ко мне, заложив руки за спину, стоял коренастый широкоплечий мужчина. В дорогом парчовом кафтане, расшитом шелковой нитью, и явно сделанных на заказ сапогах из кожи тончайшей выделки. Все, что выше плеч скрывало переливающееся серое марево.

— Так смело. Мужество или безрассудство, а может быть глупость? Маленькие птички не отличаются особым умом. Только храбростью и бесстрашием, — он рассматривал картину на стене. Рисовая бумага, натянутая на раму, классическое исполнение в туши, и красная печать мастера в углу. Дорогая вещь. Казалось, сейчас рокот волн влетит в комнату, пахнет соленым бризом, озоном от грозовых раскатов. На картине маленькие птички летали над обрывом, бросаясь под вспышки молний, которые падали с неба на скалы.

— Я не разбираюсь в живописи, — я прошла к столу, заняв одно из кресел и тщательно расправила юбки ханьфу. — Глупость? Вряд ли. Маленькие птички знают, что скоро прилетят коршы и заманивают их на скалы, чтобы в последний момент нырнуть в расщелины и скрыться. — Грозовая охота. Именно этот известный сюжет висел на стене кабинета.

Единственный раз, когда беспомощные создания могут играючи уничтожить заведомо сильных.

Серый развернулся ко мне, щелкнув каблуками. Терпеть не могу их маски, всегда ощущение, что разговариваешь с порождениями бездны. Хотя, наверное такого эффекта они и добивались.

— Леди. Блау, — он покачался на носках, заложив руки за спину, не сделав и формальной попытки поклона. Значит — равные. Один из тех Высших отбросов, которые считают, что теперь им все должны.

Я коротко кивнула в ответ.

— Можете обращаться ко мне — сир. Мы ждали в гости более представительное лицо, но…, — он прошел за стол, — мы можем подождать ещё.

Голос был знакомым, я готова поставить, что уже слышала его когда-то. Это интонации, обертоны, манера делать паузы между словами. И это не его кабинет. Точно не его. Кресло за столом рассчитано на более хрупкого человека. Более изящного. Он со своими габаритами явно выбивался из общей картины. И изящные пресс-папье на столе, статуэтки, «Грозовая охота», все это признак иного вкуса, более тонкого и тщательно выпестованного.

Я в этом разбиралась, потому что этого самого вкуса совершенно не было у меня. И человек, повесивший «охоту» на стену никогда бы не одел такой парчовый халат.

— Горец.

— Ваш… юный друг в порядке. Почти в полном, — в голосе послышалась усмешка. — Будьте нашими гостями.

— Благодарю, но не могу принять такое любезное приглашение. Вестник. Я пришла одна, — я развела руки в стороны, — назовите условия.

— Вам нечего предложить нам, леди Блау. Пока. Нечего, — он расхохотался, как над хорошо известной шуткой. — Поэтому вы побудете у нас в гостях, со всем возможным комфортом и уважением, я вас уверяю. Пока за вами не придут те, кому есть что предложить.

— Вы так в этом уверены?

— Давайте откровенно, маленькая леди. Вы одна, без своих артефактов, — меня действительно с ног до головы просветили палочками ещё на спуске в подземелья. — То, что мы сейчас разговариваем, это не более чем…

Я перебила его, подавшись вперед.

— Блау никогда не бывают одни, господин… Серый, — Сир у меня уже был, а уважительного обращения он ещё не заработал.

Сыграем. Время для игры. Я начала отстукивать коготком по деревянному подлокотнику кресла, прикрыв глаза. Три — два — пауза — три — два — пауза. И подхватив ритм начала тихонько насвистывать, ударяя в такт нефритовой флейтой по ладони.

Мелодия была простой и не затейливой, всего несколько нот, немного рваный ритм. Чтобы вспомнить точно, мне потребовалось время. Когда я поднесла флейту к губам, намереваясь продолжить мелодию, Серый стукнул по столу так, что подпрыгнули свитки.

— Хватит.

— Маленькая леди ещё не начинала, господин… Серый. Или к вам будет правильнее обращаться Я-син? — Я положила флейту на колени и спокойно ждала реакции, которая не замедлила последовать. Чтобы разговаривать, сначала необходимо, чтобы другая сторона принимала меня всерьез. Я била в небо, скорее всего Я-сином этот конкретный серый не стал бы никогда, слишком груб. Но стоило спросить, чтобы увидеть, как он дернулся. Как же неудобно, когда не видно глаз.

Он молча сдвинул свитки с одной стороны стола в сторону широким рукавом, и установил подставку для свеч. Ещё мгновение и красная витая свеча, чадя черным дымом с искрами, с треском загорелась, наполняя воздух резким запахом.

Я неуловимо расслабилась, откинувшись в кресле. Первый этап — есть. Свеча «приватной встречи». Пока она горит, ни одни из нас не сможет соврать прямо, и потом при попытках поделиться информацией будет эффект, схожий с обетом молчания, но при этом никаких следов, никаких воздействий, вмешательств или печатей. Значит, не Я-син.

Я снова просвистела пару тактов, начав отстукивать ритм.

— Хватит, — в этот раз шипел он ничуть не хуже скорпиксов.

— Оно не проснется. Ещё нет, — я прикрыла глаза ресницами, втянув носом воздух, — но может проснуться. Скоро. И не оно, а он. Если не нравится тот, "что всегда спит", я могу разбудить "того, что плывет в ночи", — я разрезала ладонью воздух. — Или тех, "кто всегда на страже", — я знала, что сейчас мои глаза такие же холодные, как нефрит. — Уровень десять, пятнадцать, — я сделала паузу, — семнадцать, и…, — я подняла ладонь и раздвинула пальцы на манер литеры V.