la Russie!»[59] He для того чтобы сообщить новость, а чтобы ужалить побольнее. И еще ему правилось поиздеваться над трусоватым Подевильсом — «Vainquons ces difficultés, nous triomphons! — писал он ему в марте, комментируя действия прусских послов за границей. — Truchsess (Ганновер) avance, Mardefeld (Санкт-Петербург) va son chemin, Chambrier (Париж) fait a meroeille, Klinggraeffen (Мюнхен) est adore! Ainsi, cara anima mia, non disperar!»[60].

Фридрих проходил проверку на прочность — одновременное ведение военных кампаний, занятие государственным управлением и активной дипломатией. У него не было иллюзий в отношении других монархов. Каковы бы ни были их воззрения, заявления и уверения, они, он это понимал, будут действовать заодно с Марией Терезией против Пруссии, если увидят в этом выгоду. Прусский король не осуждал их за это. Фридрих знал, что курфюрст Баварии, претендующий на имперскую корону и имеющий надежды на территориальные приобретения, может сыграть, к выгоде Марии Терезии, роль защитника от Пруссии. Но он понимал, что, если он сам предложит Баварии имперские территории, наступит время, когда нужно будет поддержать ее претензии в империи, а за этим может последовать помощь Франции. Так в скором времени и произошло. Он знал, что курфюрст Саксонский будет обещать помощь Марии Терезии и одновременно искать союза с Фридрихом. Он никого не винил. Так все в мире было устроено.

В марте 1741 года Фридрих узнал, что Мария Терезия родила сына, которому в будущем предстояло стать императором Иосифом. Тем временем его дипломатия начала сдавать. В Вене не было и намека на соглашение. Король Англии явно вел переговоры о некоем договоре с Австрией. Фридрих продолжал ставить на карту, которую он полагал выигрышной в этой партии: на британскую антипатию к Франции и британские надежды на невозможность франко-прусского союза. Саксония надеялась, что от Пруссии удастся урвать кусочек, если Фридрих проиграет. Самое тревожное, что Россия, с которой Фридрих рассчитывал заключить временно удовлетворяющий его оборонительный союз, обдумывала возможности сближения с Марией Терезией. «La trahison de la Russie est èpouvantable»[61], — замечал Фридрих Подевильсу 17 марта.

Два обстоятельства, однако, оставляли Фридриху надежду по поводу России. Летом 1741 года Швеция под влиянием Франции напала на Россию, таким образом, русские из-за нехватки ресурсов не смогли бы прийти на помощь Габсбургам. Кроме того, в ходе переворота в ноябре дочь Петра Великого, Елизавета, захватила царский престол, свергнув двоюродного племянника Фридриха, несчастного Ивана, сына Антона Ульриха Брауншвейгского[62]. Это последнее обстоятельство скорее всего на какое-то время займет Россию. Но все это — непримиримость Вены, отстраненная холодность Георга II, ревность курфюрста Саксонии, непредсказуемость Санкт-Петербурга — казалось, подталкивало Фридриха к сближению с Францией, к которой у него всегда было сердечное стремление, и, «faute de mieux»[63], с Баварией, как с конкурентом Франца Лотарингского в борьбе за имперский престол. Фридриха не особенно радовала мысль о заметном усилении Баварии, по, если Мария Терезия будет продолжать упрямиться, ему понадобятся друзья. Зимой 1740–1741 года его беспокоила австрийская армия под командованием фельдмаршала Нейпперга, концентрировавшаяся в Моравии. Цель австрийцев, — несомненно, изгнать его из Силезии. Прекрасную провинцию, захваченную без особого труда и потерь, теперь нужно было защищать.

Фридриху нужно было решить, насколько далеко в сторону моравской и богемской границ или за их пределы он готов идти. Прусская армия находилась на зимних квартирах и была рассредоточена на большой территории. На передних рубежах продолжали действовать подвижные кавалерийские заслоны. Австрийские гарнизоны, блокированные во время декабрьского вторжения, но большей части продолжали обороняться, хотя крепость Глогау-на-Одере захватил внезапной ночной атакой принц Макс Леопольд Ангальт-Дессауский, сын старого Дессаусца. Фридрих хотел, чтобы его войска были расквартированы, а значит, сохраняли значительную концентрацию на довольно большом расстоянии к северу от границы, а патрульные заслоны действовали невдалеке от размещения основных сил. Он считал, что если австрийцы начну!' наступать, то пруссакам следует воздерживаться от контакта с ними, чтобы сохранять свободу маневра. Шверин, обладавший военным опытом, имел другое мнение: с наступлением весны надо разместить заслоны намного южнее, прикрыв пастбищные и пахотные земли к югу от Одера.

Кампании восемнадцатого века были во многом связаны с обеспечением ресурсами. Сражения выигрывались числом войск и мощью огня. Одна битва могла решить судьбу похода, но, чтобы вообще вести кампанию, следовало иметь коммуникации — дороги и реки; склады, хранилища припасов, которые нужно было создать и надежно охранять; крепости — надежные пункты, способные удерживать армию противника или угрожать его коммуникациям; крепостям нужны соответствующие гарнизоны, а для мобильности и транспортных нужд еще потребно громадное количество лошадей. Лошади означают фураж и пастбища. Армия, распущенная на постой, концентрируется для сражения, и простой факт продвижения маршем через некую территорию едва ли имеет стратегическое значение, если не сопровождается перемещением ресурсов.

Поэтому доступность пастбищ, конечно же, является важным фактором, доказывал Шверин, но размещение прусских войск повышает их уязвимость. Они расквартированы широким фронтом в Южной Силезии, достигая на западе Швейдница, в тридцати милях к юго-западу от Бреслау, и до Одера. В начале апреля Фридрих узнал, что Нейпнерг идет маршем на север из Моравии, имея 16 000 штыков. Предположительно он направляется к Нейссе и Бреслау. Фридрих инспектировал некоторые из кавалерийских частей заслона далеко на юго-востоке, возле Ягендорфа[64], когда пришли первые известия о передвижениях австрийцев. Их главные силы, как оказалось, уже находились севернее его, прошли западные границы линии прусских заслонов и двигались по направлению к Нейссе. 5 апреля Нейнперг снял осаду с крепости. Австрийский фельдмаршал оказался удачливее, и Фридрих мог воскликнуть подобно Веллингтону 15 июня 1815 года в отношении Наполеона: «Боже, он провел меня!» Теперь надо было собрать рассредоточенную армию, создать из нее эффективную сконцентрированную ударную силу, обнаружить противника и решить, что делать дальше. Для Фридриха это означало пролог к серьезной войне.

Погода была неважная, вся земля покрыта снегом. Фридрих продолжил свои дипломатические упражнения, послав 6 апреля письмо Георгу II, копию Подевильсу с запиской о дополнительных инструкциях. В ней в продолжение ранних посланий предлагалась «ипе amitié trés sincére»[65], основанная на сохранении за Фридрихом Нижней Силезии, включая Бреслау, а со стороны короля Георга II — на готовности убедить Марию Терезию согласиться на это. Тем временем полководец Марии Терезии, Нейпнерг, совершал марш, чтобы оказать помощь австрийским войскам в Берге, а Фридрих, собрав войска, двигался в северо-западном направлении к Олау-на-Одере. Если Нейнперг разместит армию, то пруссаки окажутся отрезанными от коммуникаций, связывающих с Нижней Силезией. Фридрих шел навстречу своей первой битве и, естественно, ощущал одновременно возбуждение и неуверенность. «Мой дорогой