встал. За ним следом поднялся Мрак. Тратул и Хьюго тоже поднялись, держа наполненные кружки. Якуб бросил свой взгляд на Юлиуса и протянул ему кружку.

— За мир без всяких сожалений!

Юлиус Оду встал и ударил по кружке хельмгольдца.

— В конце концов, все мы — сыны империи!

На его лице наконец-то просияла улыбка. Тогда все заулыбались и зачокались. На звуки праздника сошлись некоторые служители. Хьюго привел заспанного Тодена, который смотрел на все это глазами младенца. Но друг тут же ухватился за кружку и осушил ее одним махом.

Много народу собралось вокруг кострища. Все болтали, травили байки и смешные истории. Юлиус Оду стоял рядом с Якубом и Мраком и все они обсуждали эффективность алебарды против латного доспеха. Тратул рассказывал Хьюго о травах, какие он использует для обезболивающего отвара. Он тараторил и заикался, пытаясь выплеснуть все свои мысли одним махом. Хьюго улыбался и слушал лекаря.

Хохот разносился по лесу, от дома к дому, от лампы к лампе. Некоторые из служителей высовывались из окон, потирая глаза. С большим любопытством наблюдали они за праздником. Это и вправду было торжество, заслуживающее смеха и веселья, ведь все были счастливы. Хельмгольдцы праздновали день рождения на чужой земле, а церкоземцы радовались и поздравляли их.

В очередной раз все стукнулись кружками и стали пить. Только сейчас Хьюго заметил, что Гестунблинд продолжал сидеть и играть на завалинке свою мелодию. Северянин был поистине счастлив. Человек, которому удалось устроить мир. Пускай и не на всех землях империи, но на маленьком ее клочке.

— Как ты оказался рядом с Якубом? — Хьюго подсел к старику.

— Как друзья становятся друзьями? — улыбнулся Гестунблинд. — Он много чего для меня сделал. И мы через многое с ним прошли.

Хьюго взглянул в глаза Гестунблинду и увидел все то же улыбающееся мясистое лицо. Пухлые щеки зарумянились, нос картошкой тоже покраснел. Еще от Гестунблинда исходил запах пота и пива, но Хьюго это ничуть не смущало.

— Будучи твоего возраста Якуб вступил ко мне в отряд, — продолжал рассказывать хельмгольдец. — И тогда были тяжкие времена. Войны за наследство империи. Приходилось сражаться и против Брезулла и против Церкоземья. И хоть меч — кормит война, я ужасно не люблю все это. Мой король вознаградил меня спокойной старостью в мире и с семьей, а Якуб стал главой отряда. Но, видимо у каждого мира есть конец, как и у каждой войны.

Гестнублинд грустно вздохнул и стал разглядывать свою флейту. Инструмент был очень красивый. Древние руны усеивали его где только можно, местами попадались красивые инкрустации с блестящими камнями.

— Но знаешь, дружок, — обратился хельмгольдец к Хьюго. — Я думаю ты можешь изменить мир. У тебя есть знания и чистое сердце.

— Но что я могу сделать? — усмехнулся парень.

— Начинать нужно с малого, — улыбнулся Гестунблинд и продолжил играть.

Глава VII

Утро выдалось пасмурным. Свинцовые облака окутывали небосвод, скрывая бледные солнечные лучи. Прохладный ветер приносил с болот запах сырости и тины.

— Небо хмурится, — пробормотал Якуб, щуря серые глаза, словно заспанный пес.

— Ну, Мрака ему не переплюнуть, — усмехнулся Гестунблинд, кивая на склочного соратника.

Всего каких-то пару дней пробыли они в лагере Культа Вепря и вновь дорога. Все поднялись ни свет ни заря и столпились на небольшой опушке, куда вывел их Тулл Меттий. Каждый держал за уздцы свою лошадь. Исключение составляли Хьюго и Тоден, которым дали лошадь одну на двоих. Зато теперь друзья стояли в теплых красивых стеганках, подпоясанных кожаными ремнями. И если Тодену его стеганка была маловата, то на Хьюго она висела, как на пугале. Хельмгольдцы были облачены в свои доспехи. Голову каждого защищал шлем, щиты закреплены на предплечьях. Даже Мрак, которого всячески уговаривали остаться, держал и копье, и щит и был также облачен в свой доспех. Рану свою он называл детской царапиной. Все понимали, что этого упрямца не переубедить.

Юлиус Оду внезапным образом оказался в этой разношерстной компании. Он был все в той же крепкой кожаной жилетке, только теперь за место рубахи на нем была стеганка. Вдобавок руки его защищали искусно выдубленные наручи. На поясе у тропаря висела меховая фляга, мошна и ножны, из которых грозно поблескивала рукоять меча.

Тулл Меттий встал в центре. Борода расчесана, взгляд серьезный.

— Что ж ребятки… — вещал старик, — Если слухи не врут, то в той деревушке и впрямь нечисто. Но народ пуглив, потому и городить любит всякое. Однако путь свой начинайте оттуда. Юлиус знает дороги этих земель.

Затем Меттий взглянул на северян.

— До Хельмгольда дорога долгая. Поэтому, терпение — ваш спутник. Придется побродить вам по нашим землям, пока Юлиус что-нибудь не выяснит.

— Давай без долгих расставаний, — сморщился Юлиус и запрыгнул на лошадь.

— Что ж, тогда удачи, — махнул Тулл Меттий с доброй улыбкой. Похоже, что старик привык к нелегкому нраву тропаря.

Прошло время и на лесную тропу вышла грозная кавалькада. Юлиус, словно кормчий вел отряд, а завершал его Мрак. Что первый, что последний: оба были с хмурыми лицами под стать своим характерам. Хьюго жался к Тодену, который правил поводьями. Мутные силуэты природы расплывались в правом глазу. Первое время это сильно бесило юношу, затем сил не осталось. Осталось только разочарование.

Пока Хьюго был в лагере Культа Вепря Тулл Меттий осматривал паренька и даже прикладывал специальные компрессы, но лучше не становилось. Старейшина хмурился и сетовал на строгость богов. Теряя свое зрение, Хьюго задавал себе один и тот же вопрос: за что?

Ныне они шли другой дорогой, огибая болота с юга. Со слов Тулла Меттия к полудню они должны были добраться до речной переправы. Унна — быстрая и коварная река с высоким отвесным берегом. Сколько несчастных душ она поглотила и унесла? Скольким битвам она служила ристалищем? Хьюго часто слышал истории городских бродяг, которые рассказывали о несчастных невестах, которые уходили топиться в эту реку из-за преданной любви. Обычно бедные девицы с местных сел и городов приходили ночью на мост, что соединял восточный и западный берег реки. Стоя в ночи в одной сорочке, глотая соленые слезы, они смотрели в темную воду. Затем, в какой-то момент нога срывалась с моста и холодные волны поглощали нежное тело. Именно к этому мосту путники и двигались. Уже одни эти истории заставляли Хьюго сокрушенно качать головой.

Тоден же, напротив, за проведенные в лесу дни заметно повеселел. Он крепко сдружился с хельмгольдцами, обсуждал с ними оружие и доспехи, расспрашивал про особенности северной охоты. Вечерами были песнопения и выпивка.