реакции за последние пять тысяч лет постепенно менялись или ограничивались. То есть Борн хотя и осознает, что «наука и техника разрушили этическую основу цивилизации, возможно, безвозвратно», считает, что это происходит благодаря новым научным фактам, а не вследствие того, что наука и техника систематически дискредитируют убеждения, не соответствующие определенным «приемлемым стандартам» конструктивистского рационализма (см. ниже). Признавая, что «никто еще не изобрел способа сохранения общества без традиционных этических принципов», Борн все же надеется, что их можно заменить «научными методами». Он тоже не смог понять, что находящееся между инстинктом и разумом «научными методами» заменить нельзя.

Приведенные мною примеры взяты из утверждений виднейших ученых XX века. Я не привожу высказывания огромного числа других подобных деятелей науки, таких как Р. А. Милликен, Артур Эддингтон, Ф. Содди, В. Оствальд, Э. Сольве, Дж. Д. Бернал, – все они наговорили много нелепых вещей по различным вопросам, относящимся к экономике. Безусловно, можно привести сотни подобных заявлений не менее известных ученых и философов – как прошлых столетий, так и нашего времени. Но думаю, полезнее будет не заваливать читателя цитатами, а внимательнее приглядеться к этим конкретным примерам и тому, что за ними стоит. Пожалуй, следует сразу отметить, что эти примеры имеют определенное семейное сходство, хоть и разнятся между собой.

Литания ошибок

В этих примерах содержатся схожие идеи, тесно связанные тематически, и дело не только в общих исторических предпосылках. Читатели, незнакомые с некоторой специальной литературой, могут не сразу увидеть эти связи. Поэтому, прежде чем продолжить исследование самих идей, я хотел бы привести ряд повторяющихся тезисов, образующих некую совокупность аргументов, – все они хорошо известны, и большинство их на первый взгляд может показаться бесспорными. Эти «аргументы» можно окрестить литанией ошибок, или рецептом самого предвзятого рационализма, который я называю сциентизмом и конструктивизмом. Для начала обратимся к готовому «источнику знаний» – словарю, где содержится множество рецептов. Я выбрал из полезнейшего «Словаря современной мысли» (Fontana/Harper, 1977) несколько коротких определений четырех основных философских концепций, которыми обычно руководствуются современные мыслители, воспитанные в направлениях сциентизма и конструктивизма: рационализм, эмпиризм, позитивизм и утилитаризм. На протяжении последних нескольких сотен лет эти концепции считались выражением научного «духа времени». По определениям лорда Куинтона, британского философа, президента Тринити-колледжа в Оксфорде, рационализм считает допустимыми лишь те убеждения, которые основаны исключительно на опыте и доказательствах, дедуктивных или индуктивных. Эмпиризм полагает, что все утверждения, претендующие на выражение знания, должны основываться на опыте. Позитивизм определяется как точка зрения, согласно которой все истинное знание является научным в том смысле, что описывает совместное существование и последовательность наблюдаемых явлений. А утилитаризм «считает удовольствие и боль каждого, кто их испытывает, критерием правильности действий».

В этих определениях сразу обнаруживается то, что не казалось таким явным в примерах, приведенных в предыдущем разделе. Их практически можно назвать символом веры современной науки и философии науки и объявлением войны моральным традициям. Такие символы, декларации, определения, постулаты формируют мнение, будто доверия заслуживает только то, что поддается рациональному объяснению, только то, что можно доказать путем эксперимента либо проверить на опыте, только то, что можно осмотреть и изучить; и что нужно добиваться только того, что доставляет удовольствие, а все остальное отвергать. Из этого прямо следует, что ведущие моральные традиции, которые создали и продолжают создавать нашу культуру – и которые, конечно же, не соответствуют подобным требованиям и часто вызывают неприятие, – не заслуживают того, чтобы цепляться за них, так что нашей задачей должно стать построение новой морали, основанной на научном знании. И, как правило, речь идет о морали социалистической.

Эти определения, вместе с примерами, приведенными ранее, при ближайшем рассмотрении содержат следующие исходные позиции.

1) Идея о неразумности следовать тому, что нельзя научно обосновать или подтвердить путем наблюдения (Моно, Борн).

2) Идея о неразумности следовать тому, чего не понимаешь. Эта идея скрыто присутствует во всех приведенных примерах, но должен признаться – я сам когда-то придерживался ее, а также встречал подобные представления у философа, с которым в целом всегда соглашался. Так, сэр Карл Поппер заявил однажды (1948/63: 122; курсив мой), что мыслители-рационалисты «не будут слепо подчиняться любой традиции», однако это так же невозможно, как и не подчиняться никакой традиции. Скорее всего, здесь имела место оговорка, поскольку в другой своей работе он справедливо заметил, что «мы никогда не знаем того, о чем говорим» (1974/1976: 27, о том же см. Bartley, 1985/1987). (Хотя свободный человек будет настаивать на своем праве изучить и, если пожелает, отвергнуть любую традицию, он не смог бы жить среди людей, если бы отказывался принимать бесчисленные традиции, не задумываясь над ними и даже не зная, к каким последствиям они могут привести.)

3) Связанная с предыдущими идея о неразумности следовать определенному типу поведения, если его цель полностью не определена заранее (Эйнштейн, Рассел, Кейнс).

4) Также связанная с предыдущими идея о неразумности действия, если его последствия не только не определены заранее, но также не поддаются оценке и не выгодны (утилитаристы). (Позиции 2, 3 и 4, несмотря на различные акценты, почти идентичны; но я написал их отдельными пунктами, чтобы привлечь внимание к тому факту, что доводы в их пользу (в зависимости от того, кто аргументирует) сводятся либо к тому, что традиции вообще понять невозможно, либо – немного конкретнее – к тому, что у них нет какой-либо определенной цели или нельзя предвидеть их последствия.)

Можно было бы назвать и другие требования, но для наших целей (в основном разъяснительных) достаточно и этих четырех; мы рассмотрим их в следующих двух главах. В этих требованиях сразу бросаются в глаза две вещи. Во-первых, ни одно из них не допускает, что в определенных областях наши знания или разум могут иметь пределы, и не считает, что в таких обстоятельствах важнейшая задача науки состоит в том, чтобы определить их. Далее мы убедимся, что такие пределы существуют и что в какой-то мере их можно преодолеть, например, с помощью экономической науки или «каталлактики», но это невыполнимо, если следовать четырем вышеуказанным требованиям. Во-вторых, в основе этих требований лежит не только непонимание, не только неспособность рассматривать или решать такие вопросы, но и весьма удивительное отсутствие желания найти ответ на вопросы: как же на самом деле возник наш расширенный порядок, как он функционирует и каковы возможные последствия разрушения тех традиций, которые его создали и поддерживают.

Позитивная и негативная свобода

Еще один аспект вызывает недовольство рационалистов (пока что мы практически не затрагивали эту тему): что мораль и институты капитализма не только не соответствуют логическим, методологическим и эпистемологическим требованиям, рассмотренным