все предыдущие годы, но, к сожалению, моё положение сейчас столь же плачевно, как и твоё. Моё издательство банкрот. В течение недели весь бюджет уйдёт на покрытие расторгнутых договоров с троицей ведущих авторов, которыми зачитывалась вся страна. Но они бездарности, понимаешь? И я больше не мог терпеть этот бедлам.

— Аркаша, к чему тогда наши жертвы? Если народ любит подобную прозу, пусть будет так. Не увольняй этих ребят. А я… Переступлю через себя и тоже напишу какое-нибудь фэнтези, вот увидишь. И тогда всё наладится.

— Боря — ты голова! — воспрял духом Тельцов. — Но у меня созрела идея получше.

Издатель взял телефон и поочерёдно набрал номера уволенных прямо на конференции авторов. Он с каждым договорился о срочной встрече.

Через несколько месяцев в книжных магазинах страны случился ажиотаж по поводу выхода новых романов непревзойдённой троицы, вновь принятой в постоянный штат всё ещё ведущего издательства. Никто из читателей не заметил разительного отличия новых сюжетов от ранее выходивших из-под пера Глота, Кузькиной и Белина. Никто не придал значения и тому, что главным редактором всех трёх произведений значился некто Б. Н. Тельцов. Только лишь четырём мужчинам и одной женщине было известно, что автором всех романов был брат директора издательства, а Севастьян Глот, Раиса Кузькина и Викентий Белин просто получили солидную долю гонорара за свои раскрученные имена. Но, несмотря на это, все пятеро остались довольны результатом. Чего уж говорить о пребывающих в восторге от нового качества прозы читателях!

Исторический бумеранг

— Я вызвал вас на серьёзный разговор, — сказал декан исторического факультета Павел Матвеевич. — Ибо обстоятельства не требуют отлагательств.

— Слушаю, — насторожился преподаватель Марк Дёгтев.

— Сегодня получил от комитета исторической памяти Санкт-Петербурга письмо, в котором пожаловались на вас и подробно описали события вчерашнего дня.

Смерив преподавателя строгим взглядом, декан передал ему компьютерную распечатку на официальном бланке комитета. Дёгтев поправил очки и углубился в чтение:

«Девятого июня, во время мероприятий в честь 350-летия со дня рождения императора Петра Первого, преподаватель кафедры "история России с древнейших времён до двадцатого века" Санкт-Петербургского государственного университета Марк Дёгтев выступил на городской сцене, около Александрийского столпа, с оскорбительной речью. Он прилюдно назвал Петра Первого извергом и недальновидным истуканом, который ради забавы убил сына, посадил на трон прибалтийскую маркитантку, уничтожил туристический город Ниеншанц с двумя русскими церквами и прорыл двадцать никому не нужных каналов, которые его дочери Елизавете пришлось засыпать. Также ваш коллега затронул личность поэта Александра Сергеевича Пушкина, заявив, что тот удачно справился с мифом о Петре в поэме "Медный всадник". Своей речью он спровоцировал недовольство граждан с сопутствующими последствиями: нецензурными оскорблениями, требованием расправы и народного суда. Организаторам мероприятия пришлось приложить усилия, чтобы Марк Дёгтев покинул сцену живым и невредимым. В связи с этим мы, комитет исторической памяти Санкт-Петербурга, требуем немедленно принять меры в отношении упомянутого гражданина и призвать того принести извинения за выходку на сцене, оскорбившую не только наших горожан, но и память царя Петра Первого».

Дёгтев невозмутимо положил листок на стол декана. Нечто подобное он ожидал, хотя и не так скоро. Декан нарушил затянувшееся молчание.

— Не желаете объяснить, коллега?

— Всё очень просто: всему виной свобода слова, закреплённая в Конституции нашей необъятной страны. Как гражданин, я имею полное право…

— Не паясничайте мне тут! — серьёзным тоном произнёс Павел Матвеевич. — Вы хоть понимаете, что натворили?

— Я всегда отдаю отчёт своим действиям.

— Да ни черта вы не отдаёте! Сидите передо мной и дурака валяете!

Дёгтев не стал отвечать на брошенную деканом фразу. Павел Матвеевич же продолжил наступать.

— Вот скажите, Марк Робертович: кто такой историк?

— Человек просвещения.

— Слишком отвлечённо, но допустим. А чем отличается настоящий историк от ненастоящего?

— Павел Матвеевич, я не…

— Нет! — резко перебил декан. — Ответьте на мой вопрос!

— Ох! — вздохнул Дёгтев. — Качеством знаний?

— Непредвзятостью! И не смотрите на меня удивленными глазами, коллега. Именно так! История не для тех, кто держит в уме всё до мельчайшего факта, а для тех, кто способен подойти к историческому событию с холодным разумом. Не терпит история обид, эмоций, извлечения личных выгод и предвзятости. В конце концов, на историке лежит ответственность за умы молодых поколений, обязанных пройти по следам предков, будь они чёрными или белыми. И не просто пройти, а ещё и понять, принять, сделать выводы во благо будущего страны и всего народа. Если это стало для вас неким откровением, то мне очень жаль.

Марк обидчиво пожал плечами.

— Жалеть меня не надо! Я понимаю смысл того, что вы пытаетесь донести. В глубине души, возможно, я с чем-то и соглашусь. Но позвольте и мне сказать несколько слов. Павел Матвеевич, времена изменились. Мы живём в свободной России. Над нами не довлеет «совковый» орган цензуры, заставлявший из-под палки получать однобокие знания. Не осталось запретов на информацию. Следовательно, имею полное право говорить, что хочу, где хочу и как хочу независимо от мнения «стадного большинства».

— Марк Робертович!

— Нет, я закончу. Пора историческому сообществу взглянуть на историю под правильным углом: без обеления, без сокрытия фактов, без общепринятых академической братией норм. Вот возьмёмся за Петра, смахнём с него лоск «великого» реформатора и расскажем независимую правду. Тем более, что Пётр заслужил подобное обращение за свои нововведения, дурак усатый.

— Хватит! — крикнул декан и ударил кулаком по столу.

На короткое время в кабинете воцарилась тишина. Успокоившись, декан продолжил:

— Не знаю, что на вас нашло, но такое поведение я не потерплю ни в ВУЗе, ни за его пределами. Сегодня пятница, поэтому, идите домой и образумьтесь. В понедельник жду вас в это же время. Не хотелось бы прощаться на такой ноте, после пяти лет вашего преподавания в истфаке. Вы свободны.

Дёгтев медленно встал и направился к двери. Но не успел он повернуть ручку, как снова услышал голос декана:

— Марк Робертович!

— Да?

— Подумайте над словами о непредвзятости. Ведь вы далеко не дурак, в отличие от Петра Великого, хе-хе-хе…

— Думайте сами, если решили относиться ко мне предвзято! — вспылил Дёгтев и с гордым видом вышел из кабинета.

Вечером понедельника, Марк Дёгтев шёл по Сенатской площади и ехидно улыбался. Он не пошёл к декану, а вместо этого успешно выступил на частном мероприятии, где в течение часа выражал свою точку зрения в отношении исторических личностей. Наглость характера и накопленный багаж знаний позволили ему завоевать симпатии неотягощенных знаниями молодых слушателей. Так, бескомпромиссной критике, по версии Дёгтева, подверглись: унылый моралист Достоевский с растянутым на несколько романов нытьём о