быть отстраненными друг от друга… и должны держаться друг от друга подальше. Все может разрушиться, если…

— Дурь! Ты осчастливишь её, всего лишь посмотрев на неё!

Кажется заманчивым предложение броситься к ней. Но… она, как наркотик, раз попробуешь затем трудно остановиться. Она — тот человек, который может глубоко западать в душу и менять людей. А таких поворотов допускать никак нельзя. Легкое касание приведет к трагедии.

— Чистейшая ложь! Пощади мои нервы! Уйди с дороги! И ты ошибаешься во всем! — Досада, сидящая во мне, прорывается в словах, сказанных с желчью.

— Я не ошибаюсь, а толкую тебе истину всех истин! Ты растаптываешь свое сокровище!

— Мне не нужны короткие любовные интрижки! Я не ветреник! И она сама отвергла счастье, которое я бы мог ей подарить! Больше того я дал обещание… — Я все еще тщусь казаться убедительным.

— Какое обещание? Кому ты дал обещание? Дурацкие клятвы никогда до хорошего не доводили!

— Есть кому, — цежу сквозь зубы и косо взглядываю на этого инвалида.

— Неправдоподобное объяснение. Скажи мне, какое значение будет в глазах окружающих, если ты взглянешь на нее?

Не отвечаю ему.

Он продолжает требовать от меня рассудительности, но я иду на буксир.

— Ты поступай, как знаешь, но… если этого не сделаешь ты, это сделает другой. Чего там. Он уже это делает.

«Похотливый кот. Будь он неладен». Выругавшись, я перехватываю его пристальный взгляд, сфокусированный на двух персонах. Знаю, о ком он. Сам видел. Боец — счастливый обладатель ее расположения к нему. Сколько бы он не вертелся возле неё волчком, каждый раз она не отказывает ему в общении. Боль камнем давит на сердце.

— Ты же этого не хочешь? — Нашел мою слабинку и бессовестно укалывает в неё. — Решающее слово остается за тобой! — с видимым принуждением доносит он. — Я б на твоем месте перестал притворяться и признался ей в любви при всех, при Даниэле, при Мейсоне, при ком угодно. Как велит долг джентльмена. — Оставить предрассудки и делать так, как этого желает душа — легко на словах. Должен же быть какой-то другой выход в нашем случае. Такой спасительный способ не сможет оградить её от опасности, кроющейся на каждом углу. Начну, пожалуй, с того, что попытаюсь предупредить её об этой опасности и раскрыть, что, который день, лучшие частные охранники, люди, которым я полностью доверяю, дежурят возле дома Даниэля и при каждом её появлении на улицу выезжают вместе с нею. Когда Брендон заявился в мою квартиру, то мы с Тайлером добавили еще пару человек стоять на дозоре. — И пусть их чести увидят тебя в истинном свете, а не в обволакиваемой тебя лжи. Тебя должно волновать только одно: как окончательно разрубить топор лживой оболочки! Какие из вас друзья, сегодня вы ведете себя, как совершенно чужие друг другу люди. Её любовь пускает в него стрелы, а он, как гусь, с величавым видом зациклился на каком-то обещании! Усмири свою гордость!

Я изрекаю своевольно-упрямое выражение:

— Пойми, я хотел бы пойти за ней, но не могу… И не умею я выражать любовь…

— Не мели чепухи! Можешь и пойдешь! Умеешь! Иначе рискуешь наделать непоправимых ошибок! Эта женщина сегодня во всеоружии! Я освобожу тебя от этих мучительных колебаний: «Да, нет, нет, да». — Он что-то быстро обдумывает. — Есть у меня одна идея… — И едва слышно в юморном тоне вторит: — На письме это выражается так: «Что не сделаешь во имя любви…»

— Питер, давай только без твоих идей! — Я насторожен. Моя память еще не забыла о тех случаях, когда он не церемонился и шел напрямик, если чего-то желал, попадая в самые нелепые ситуации. С ним иной раз стыдно находиться где-нибудь. Можно ведь по-разному уверенно действовать и видеть рамки. А этот человек уже как лет пять, правда, и в детстве это чувство в нем проскакивало, идет с лозунгом: «Хочу и добьюсь». Кто знает, может, так и нужно жить, не создавая вокруг себя какие-то преграды. Но побежать за фургоном мороженого в возрасте двадцати четырех лет с криками: «Остановитесь! Иначе я умру!», это уже слишком.

— Вознесу на алтарь любви своё царственное ложе! — Еще и успевает смеяться. — Сделай ей предложение, от которого она не сможет отказаться!

— Пошел бы ты со своими шуточками! — отчеканиваю я и, случайно выглянув за сцену, вижу выходящую из сада Милану, бледную, как полотно, к которой сотый раз подходит Мейсон и схватывает ее за руку.

Овладевая порывом гнева, содрогаясь от желания схватить его за горло и задушить, я вслух говорю:

— Чертов ублюдок!

Питер углядывает вместе со мной. Мои глаза дерзко щурятся.

— Что я и говорил. Опоздал ты, братец.

Плотская ревность сжигает меня, поднимаясь со дна души, а ярость напрягает во мне каждый мускул.

Мы внимательно следим за ними. Мейсон отводит ее в сторону, недалеко от нас, что можно услышать их разговор. «Меня и Питера за сценой не видно». Я отбрасываю все звуки и концентрируюсь только на этих двух персонах.

— Меня наверняка ищет любимая жена, а я тут с тобой завис. Обучаю его, видите ли, науке любви… — бурчит и одновременно гыгыкает Питер.

— Заглохни! — Вымещаю на нем свое раздражение. — Не слышно же! — наводненный острой мощью ревности от рычащей души, я восклицаю.

Окружив её нежным вниманием, он прижимает ее к своему боку и открыто смотрит ей в глаза. По ней зримо, что она озадаченно волнуется.

— Изволь кое-чем поделиться с тобой. — Он крайне смущен. — Я выпил, хоть и не пью, дабы придать себе храбрости… С первого раза я почувствовал нечто привлекающее меня… и восхитительная радость, которой я наполнился, пробудила во мне чувства. — Ласковыми словечками он прокладывает путь к ее сердцу. Теплота его слов растопит ли ее? Под предлогом излияния своей истерзанной души он все это время завлекал ее в любовные дела. А не разыгрывает ли он влюбленного или взаправду влюблен?

«Как он может? Кто дал ему на это право?»

Разъяренно уставившись на него, я чувствую, как у меня сводит скулы от усилий сдерживаться.

— Что ты хочешь этим сказать? — не точно слышится от неё, но примерно в этом ключе. Он разглядывает её так упорно, что даже мне делается не по себе.

— Я напрочь лишился способности думать, говорить… Есть что-то манящее в тебе… будто мы знакомы давно-давно… И когда мы начали общаться, то я не предполагал, как всё далеко зайдет… Как же сложно говорить об этом. Ты непохожа на других девушек, которых я знал… — Ладонями он без конца протирает штаны, держа руки