по швам. — Любовь непременно отняла у меня разум. Я влюбился без памяти и… — Он дает волю смелым признаниям, осмелившись на самые дерзкие призывы страсти.

— Это же дружеская шутка?

Я сжимаю кулаки, Питер кладет свою руку мне на плечо, меля:

— Что я и говорил. Опоздал. Поэтому мы только лишь зрители демонстрации отточенного мастерства завоевывать женское сердце.

— Это мы еще посмотрим, кто кого завоюет! Ну всё! — Я решаюсь пойти против всех обещаний, обязательств, но перед этим их должен кто-нибудь отвести друг от друга.

— Питер, — бешено говорю я, — иди к ним! Иди и поговори с ним, и скажи, что она занята! Откинь его от неё! Немедленно!

— Ты в своем уме? Сморозил такую глупость! Отвести? Не могу же я так невзначай вылезти из края сцены и объявить о своем присутствии?

— Можешь! Иди! Только не забудь цели, ради которой нужно поддержать разговор! — Я выпираю его за спину с силой, и он подскакивает прямо к ним. Мейсон и Милана чуть вздергиваются от его появления. «Влюбленный слегка становится злым, Милана же выдыхает», — предполагаю я, одобряя своё действие.

— Хочу поговорить с Мейсоном! Парочку минут, — произносит Питер, пожимая протянутую руку боксера. Милана, пребывая ощутимо во взбудораженном состоянии, лепечет тихое: «Да», и уходит к своему Даниэлю.

Перед тем, как уже, наконец, спеть завершающую песню, я воспроизвожу слухом следующее:

— Смею надеяться, что банкет произвел на тебя впечатление… — Он и не догадывается, как в прозвучавшей фразе был прямой намек на его обострившуюся жажду любви к моей девушке.

— Все на высшем уровне! Ни разу не был на свадьбах! Это гениально! — Его восторг оттеснен приливом какого-то теплого особого чувства. — Это сногсшибательно! Еще раз поздравляю тебя и твою очаровательную… — Он засматривается в спину ускользающему существу и забывает досказать, еще больше накаляя мой гнев, что я с ребяческой яростью проклинаю его.

— Жозефину ты хотел сказать?

— Да, именно её. — И опять вставляет фразу о поразительном впечатлении, но под местом и видами подразумевая человека.

— У меня к тебе такой нескромный вопрос. А ты случайно не влюбился в представительницу женского пола — мою очаровательную сестру?

И на этом моменте я даю знак диск-жокею и выхожу. Обуреваемый неотвязной мыслью о любимой женщине, больше я не проживу ни секунды, если не посмотрю на неё. Удивляюсь собственной глупости продемонстрировать идиотские джентльменские штучки и пытаюсь найти им причины, но, кажется, это не поддается вразумительному объяснению. Рубанув ладонью воздух, я поднимаюсь на сценическую площадку, в сознании припоминая слова песни «What about now».

Вопреки собственному благоразумию молвлю на испанском языке, словно куда-то лечу в упоительном забытье в роли пламенного мечтателя:

— Para ti38.

Внезапно та, до которой долетают мои слова, из необъяснимого побуждения встает как вкопанная спиной ко мне, не доходя до стола.

Рокочущими стройными звучаниями, музыкальными строками, вздохами, глазами, исторгая слова душою, я передаю невысказанные слова, погрузившись в безрассудные мечтания. Вкладывая в песню как никогда в своей жизни столько чувств, я ощущаю, как в моих словах вибрирует сердце. В музыкальной паузе я, как утопающий, хватаю ртом воздух. И я еще чувственнее, еще громче вывожу голосом припев, подзываемый растущей волной надежды, что мой голос отыщет отклик в её душе. Пламенея одной любовью, созерцая олицетворение чувственности в этой влекущей женской плоти, я лихорадочно поддаюсь той самой мысли о ней, страшной любовной бездне, куда обещал не ступать ногой, ибо ступишь — и возврата нет… И рассудок тотчас становится мутным. Сотворенный природой инстинкт, устроенный глубоко в каждом, овладевает мной. И грезы принимают иную форму, придавая решимости телу. Десять ударов сердца — и она поворачивает ко мне голову, останавливая мое сердце. Миг и совершается соприкосновение двух сердец. Мы обмениваемся тем самым взглядом, который нас связывает друг с другом, раскрывая те самые чувства — тайные, сладостные, долго хранимые, пренебрегая опасности огласки и раскрытия всего, что между нами есть и когда-то было. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, прикованные неведомой силой, с таинственно-опасным выражением и медленно расплавляемся… Всего лишь одной улыбкой эта женщина вспенивает мою кровь и лишает чувств. В наших прикованных друг к другу очах хранится память о каждом нашем касании, о каждом поцелуе, о каждом счастливом мгновении. Трещат кости от того, чем наполняет её взгляд, всего лишь один взгляд, который может принудить меня забыть все свои обеты. Воздух уже успел забыть прозвучавшие мои слова-обещания и в эту секунду он рисует под кружащуюся мелодию нашу любовь. Капельки лунного света ослепляют наши лица, не позволяя скрыть в тени чувства. Когда образ человека проникает в нас настолько глубоко, что мы слышим в голове его мысли, его голос, помним каждый его жест, все оттенки улыбки, то тогда он становится любимым. Поглощаю её всю, впитываю в себя каждую отметку под глазом, родинку, каждую венку…. Она посылает мне своим взглядом нечто особенное — неумолкающий голос сердца. Пламя между нами трещит искрами. Трепеща от любовной лихорадки, я замираю во влюбленном созерцании, припоминая чувства Джоша в момент признания Луизе в любви: «Сердца двух влюбленных живут одной жизнью, что даже стук их моторов совпадают секунда за секундой». Смотрю на нее и сам будто летаю среди, переливающихся всеми цветами, радуги, шелка и пуха лазури. «Она завоевала тебя одной лишь лаской глаз», — на задворках сознания пробегает мысль.

Машинально передвигая ноги неровной походкой навстречу мне по нотам, она, не завидев официанта, спотыкается и опускается на землю, но, как загипнотизированная, тут же поднимает голову. Чем ближе я подхожу к ней, тем сильнее нервничаю. Продолжая петь, что дается мне с трудом, я непроизвольно двигаюсь к ней и с могучим жаром души протягиваю руку, обжигаясь одним лишь касанием, не отрываясь от ее глаз. Не торопясь выпускать из пальцев ее руку, я втягиваю струящийся от нее сладкий запах. Эта минута подобна усиленному порыву благоухания ядовитого растения — одурманивающие капельки в воздухе, влекущие за собой и являющиеся смертельными. Сердца так бьются, что нас трудно оторвать друг от друга. Свет от огней падает на ее лицо, делая черты глубже. В немом безмолвном смятении она встает на ноги, и я, вдохновленный близостью любимой женщины, ни на что не глядя, смотря в эти отражения зеленых зеркальных озерков, по-прежнему не отпуская её руки, довершаю свое музыкальное признание. И если бы у меня спросили что-то в этот момент, я бы ответил одно: «Я ничего не помню, кроме биения сердца и дремотно погруженных в чарующую песнь её глаз».