взглядами местного населения, подошли к дому. Высыпавшие, как горошинки из стручка, следом за нею несколько маленьких детей с горящими любопытством глазенками были тут же отправлены обратно. Я не поняла, это младшие сестренки-братишки Волка или внуки его матери? Они, конечно, скорее всего, еще не покидали родных мест и такое событие, как появление человечки, никак не могли пропустить. Им, волчатам, про нас, людей, наверное, такие же страшилки рассказывали, как мы нашим детям про серых коварных хищников.

Несколько приплюснутых носов тут же организовались в окошке, из которого меня было хорошо видно. Но все это я отметила машинально. Сначала мне надо было заставить себя посмотреть в глаза матери моего друга. Кажется, так неуютно я себя чувствовала только, когда получала очередной нагоняй от Солитэра.

- Здравствуйте, - выдавила я первая. - Могу я увидеть Роволкона?

- Лам, ты можешь объяснить, как человек попал за периметр? - проигнорировала она мое приветствие.

- Я... ей, правда, очень надо, - оборотень виновато заглянул ей в глаза.

Вряд ли эта тетенька купилась. Воспитать четверых сыновей (только тех, о которых я знаю - трое приезжали на Посвящение, а может, их больше), и купиться на эти невинно хлопающие глазки здоровенного детины? Не смешите меня. Ламу, наверное, влетит теперь за такое самоуправство, за то, что он провел меня мимо «охранки».

- С тобой я потом поговорю. Иди пока с глаз долой. И к обеду чтоб не опаздывал!

Надо было видеть, какое облегчение нарисовалось на лице парня, экзекуция для которого откладывалась на послеобеденное время. Самое смешное, что выглядела эта женщина моей ровесницей, (едва ли не младше).

- Ну, здравствуй, - теперь она переключилась на меня, окинув с головы до ног оценивающим взглядом. Я успела заметить, что мне не попалось ни одной женщины в брюках. Все до единой, включая мать Роволкона, были в платьях или блузках и длинных юбках. Может, они только для своих тусовок в полнолуние одевают удобные почти на все случаи жизни штаны? Мне, например, жутко не нравилось носить платья. Естественно, я и не подумала переодеться и приперлась в штанах. Лам, засранец, мог бы и предупредить. Однако «Волчица», как я окрестила про себя маму моего друга, не стала пенять мне за внешний вид. Она что-то интересное нашла на моем лице, потому что примерно минуту разглядывала меня, словно редкую букашку под микроскопом, а затем произнесла:

- Вряд ли я смогу помочь Вам, Аня.

Опаньки, неужели, запомнила, как меня зовут? А я так и не удосужилась расспросить Волка. Неудобно получается. Но мне не понравилось то, каким тоном она произнесла эту фразу.

- Его нет дома?

- Нет.

- А Вы не могли бы подсказать, когда он появится? Я могу подождать здесь, во дворе?

По красивому волевому лицу «Волчицы» скользнула тень. Ну что, ей жалко, что ли? Я же не в дом прошусь - понимаю, что чужая. А у них даже заборов вокруг домов не было, только загоны для домашнего скота.

- Я не знаю, когда он появится, думаю, Вам лучше вернуться.

Прямо не указала направления, но все же «послала». Только и я ведь упертая.

- Могу я подождать его за этим вашим «периметром»? Только я не поняла, где мы его пересекли - Лам держал меня за руку, - призналась я.

- Да не в этом дело, - наконец улыбнулась «Волчица». - Вы все равно уже попали сюда. Я не чувствую в Вас врага, Вы в самом деле просто подруга моего сына?

- Надеюсь, что не «просто», а хорошая подруга, - вот теперь я прямо смотрела ей в желто-зеленые глазищи, почти с вызовом. (А глазки-то у Волчика от мамки, такие же красивые... нереальные, звериные, притягивающие животным магнетизмом). Пусть «читает», мне нечего скрывать от нее - я искренне переживала за Волка? и не уйду ни за что, пока его не увижу. Не знаю, что ему скажу, но оставлять его наедине с такой новостью не собираюсь.

- Да, - ответила «Волчица» вслух каким-то своим мыслям и почему-то перешла на «ты». - Ты действительно «его Анька...» Не остался он дома, перекинулся и ушел в лес. Я уже звала - не откликается. Ребята тоже не нашли. Сам вернется, когда отдышится. Ему надо побыть одному.

- Со вчерашнего вечера он уже «надышался». Не надо ему столько времени оставаться наедине со своими мыслями, - возразила я, понимая, что, мать, наверное, все же лучше знает своего сына, чем подружка, с которой тот знаком около двух месяцев.

Но она снова удивила меня, кивнув на дом:

- Проходи, я попробую еще раз.

- Спасибо, можно, я здесь посижу, на крылечке?

- Конечно, располагайся, - разрешила женщина, и, поднявшись по ступенькам, скрылась в дверях.

Мне любопытно было бы увидеть, как живет семья Волка. Никогда не была дома у оборотней. Но я нервничала. И на крыльце, обдуваемом ветерком, мне будет комфортнее. И еще я от невозможности ускорения процесса готова была нарезать круги вокруг дома, а внутри ведь придется изображать из себя кроткую девицу - спинку выпрямить, глазки потупить, руки на коленках сложить, а не мерить шагами комнату - в гостях же.

Я уселась на деревянные, рассохшиеся от времени ступеньки. Щели между стыками были приличными - миллиметра по три. Какое-то смутное воспоминание из детства - нагретое за день солнцем, некрашеное, слегка покосившееся крылечко, большая пятнистая кошка рядом «намывает гостей» и две маленьких девочки одевают-раздевают пупсиков, играя в «дочки-матери», а на дурманящих запахом цветах шиповника, разросшегося до неприличия, жужжат пчелы и большие изумрудно-зеленые мухи...

Я замерла, пытаясь вспомнить, что дальше, но, как всегда, меня прервали. Детям дали добро на выход и они, толкаясь и повизгивая от нетерпения, вывалили на крыльцо. Я поспешно вскочила, освобождая ступеньки.

Двое затеяли в дверях возню. Младший уступать не хотел, а старший, понятно, оказался сильнее и проворнее. В результате, со ступенек они скатились кубарем. Старший мальчик, лет семи (на мой, человеческий взгляд) сгруппировался и отделался парой царапин, а мелкий хорошенько приложился коленками и локтем, до крови.

Я только охнула, бросаясь к ним, чтобы поднять. Старший поднялся сам. Закушенная губа и нахмуренный лоб позволяли думать, что ему все-таки больно. А вот младший тут же зашелся ревом и от боли, и от обиды.

- Не ревиии, - зашипел старший, вжав голову в плечи и с опаской косясь на окна.

Ага, сейчас кто-нибудь услышит и старшему влетит