Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5 августа.
Среда. В 10 часов встали. Приход «пожарного контроля». Завтрак и одновременно Аля готовит обед. Сон против граба. Плохо с сердцем: стучит и перебои сильные. Аля осторожно будит: уходит в лавку. «Зачем?» — «За всем». Это значит — потащит тележку с этим «всем». 11 час. ушла. 12 час. — еще нет. Просил Стасика съездить посмотреть, в лавке ли Аля? Нету. Наверное, у Юли. Так и оказалось потом: вернулась, таща тяжелую тележку. Сразу приступила к топке печи, продолжает готовить обед.
С сердцем моим просто беда: колотит и болит, иногда замирает… амплитуда перебоев очень большая. Уже 2.30. А у «Волчат» тоже беда: что-то с машиной и с зубом у Боба: пришлось рвать.
В 3 часа обедаем: рассольник, постная свинина, мусс. Алена — мытье посуды.
Приход [нрзб] с подлещиками и судачками. Аля покупает (по 2 рубля кг), тут же приступает к чистке и заготовке. И тут наконец появляется возможность отдохнуть, ибо «пробило» уже 4 часа и тахта на веранде ждет давно свою хозяйку. Наступает полная тишина; день стылый, пропитанный холодной сыростью, какой-то затерянный в самом себе… И становится все темнее и темнее. А сейчас — в 4.30 — и дождь пошел.
Аля попросила принести ей оренбургский платок, под которым даже на веранде тепло. Потом, подумав, пошла в спальню, захватив флейту. (Это — второе занятие.) Ко мне в это время пришла Катя и тщательно умылась и прибралась. Выпили чайку. Аля легла на диван, я сел в кресло и… мы предались воспоминаниям. <…>
А в 19.45 пришла Фира и пригласила нас на «хачапури», которые она пошла изготовлять. Хачапури были белы, пухлы и румяны. Пробыли весь вечер, в конце которого Аля и Стасик удалились заниматься. Заморосило, и каменные наши «пешеходные» плиты залоснились от дождевой мокроты.
6 августа.
Четверг. …Утро взошло голубое, в легких облаках, теплое и ласковое. Муся, Боб, Аля, Катя и я собрались и до самого обеда сидели у сарая. Подошла с работы и Фира, курсировал неподалеку и Коп. К обеду подвалил и Яша с выводком и щенком. После обеда мы оба с Алей не могли выбрать вторую половину дня, пока я не сел за писанину, и Алене волей-неволей пришлось запереться в спаленке и начать «чирикать» на флейте. (3-є занятие.)
За окном тишина, небо бледное, высокое, ветерок слабо пошевеливает листвой — седьмой час. <…>
7 августа.
Пятница. Пробуждение, подобное смертному часу. Ночью был шторм невообразимый. Ливень, ураганный ветер, сломавший одну из яблонь. Утром темно, как будто не утро, а поздний вечер. Поехали с Алей на рынок в Нарву. Оттуда к Фире в больницу. <…> Узнали, что поездка Гуревичей на Чудское озеро таки состоялась. Мы с Фирой объехали несколько магазинчиков по хозяйским, продуктовым делам. Возвращались через «старый город», через «темный парк». Прелесть этих заповедных мест необычайна, маняща и полна красоты, и всегда почему-то ассоциируется для меня с «Панорамой» из «Спящей»… Дома были часу во втором. Аля — за готовкой, я — в кресло. После обеда Аля, прибравшись, пошла в спальню заниматься (4-е занятие), а я записал дни. День стоит молчащий и беспросветно сырой. 6.45 взял томик Гоголя. Прочел «Нос» с тщанием, закончил в 7 часов 45 минут. <…>
8 августа.
Суббота. Серо, свежо, ночью лило. После завтрака Аля — в магазин. Я остался с Катей под горкой. Редкое солнце, иногда холодненький ветерок. Катя рядышком, в травке. Перелетные перемещения любимых Алиных «воронок». Мелко заморосило. Пошел в дом, к себе в кресло. Очень скверное самочувствие: два раза стоял, пока дошел, застопоривается сердце. Скоро и Аля с Катей: устроились на моем диване; Аля открыла створку окна, Катя устроилась «дышать», улеглась «муфточкой».
В четвертом часу обед. Мытье, уборка посуды. Всегда страдаю душой за Алю, когда вижу ее за этим занятием… Отдых в кресле и на диване; и после долгих обсуждений Аля поехала в церковь одна (завтра День Пантелеймона целителя). Я себя чувствую слишком ненадежно, чтоб ехать с ней, поэтому остался дома. Сел за свою «конторку» и записал дни (6 час. 45 мин.). Часов в 8 Аля дома. <…>
9 августа.
Воскресенье. День Пантелеймона Целителя. В 11 часов вдвоем в церковь. Полно «платочков». Настойчивый зов Серафимы Сергеевны: свободное местечко на деревянном диванчике занять, как делывал все годы. Пошел — сел (все равно выстоять службу мне было бы не по силам). Подошла староста, вручила две просвиры и записочку «за здравие», поданную Алей, поздравила с праздником и пожелала здоровья. Подошла и Аля, свела к «Празднику» и приложиться к кресту. После литургии служили еще панихиду. Подошла матушка, сказала зайти потом к ней.
С помощью Алены тихо-тихо дополз до родной верандочки. Там Мотя в парадном черном костюме. Матушка осчастливила меня желанием собороваться вместе со мной. Велела наведываться, чтоб узнать, когда этому Быть. Дома были в 1 час дня.
У Фиры бедственные новости: у Яши что-то с головой: еле один прибрел в больницу, такие боли, полусознательное состояние, почти не отреагировал на проезд своих… У окна Л.А. Гордзевич, со всей полнотой приязни и близости, побыла у нас, «побеседовала» об Андрее, о том о сем; пили кофе. Она ушла в 3 часа, и Аля, проводив ее, затопила печку. Обедали в 4 часа. Я лег, как всегда, в свое кресло, Аля пошла заниматься на флейте со Стасиком. Вернувшись, устроилась на большом диване.
День держится ясный, но очень, очень свежий. Печное тепло было блаженством. На часах 6 часов 30 минут. <…>
10 августа.
Понедельник. Ясное утро. В 12.45 выехали к Фире в больницу на второй рентген Алиной ноги. Оттуда на рынок. <…> Заехали к матушке, узнать, не выяснился ли еще день приезда отца Владимира. Матушки не застали. Оттуда к Л.А. Гордзевич. Здесь приязнь, добро, понимание — все, что может создать между людей радость, утешение в душе; и даже в самом участке была какая-то особая укутность и защищенность… Были долго, пока Наташа не позвала семью на обед. Андрей и тот радует и обликом и излучением… Дай им Господь всякого блага.
Аля, пока были, беседовала с двумя педагогами-музыкантшами, старыми друзьями, консерваторками (жилицами-дачницами Л.А.). В 3.30 прибыли домой. После обеда — сон, а потом у сарая в обществе Али, Фиры и