25 июля.

Суббота. Сыро, зябко. Небо мохнатое, облачное. Встали ладно. Алена на своем «верандном» посту. Я записал дни. (После завтрака не удержался от дремы.) Уже 12 час. 25 мин., пошел «в кружок». Сделал только один, как Аля позвала в дом: будет передача (Вагнер) из Дрездена. Очень хорошо немцы спели ряд фрагментов опер: и профессионально, и с любовью к делу.

Аля затопила печку, и было бы совсем хорошо, если б не аварийное состояние сердца: боли, перебои, одышка и т.д. и т.д. Около 3-х Аля позвала к обеду. Еда, как всегда, у нее вкусная-превкусная. А за окошком опять струйки дождя и густая облачность, серая и молчаливая. Подремал. Вновь Алин зов: в кухне на полу лежит лососиха весом в 14 килограммов (!). Рассказ Али, как Катя ее сопровождала до лавки, переждала в кустиках и привела домой. Это они (!) ходили за солью. Разделывать помогает Фира. Я — довольно долго в прострации на веранде. В 7 часов — первая проба проигрывателя и пластинки «Литургическая симфония» Оннегера.

Вечер у Копелей: «Здравствуйте, я ваша тетя!» с Калягиным. Я не выдержал, скоро ушел «домой».

26 июля.

Воскресенье. Холодное утро. Ветер. Частая смена облачной тени и яркого солнца. Копель спозаранку «косит» травку. <…> Поспал после завтрака, иду к сараю: там на солнышке греется Аля (1 час дня). Сидел с ней долго, до самого обеда. За это время сделал два кружка вкруг дома. <…> Около 3-х обед: свежесоленая лососевая игра, бульон с зеленью, тающая во рту пареная лососина и клубника в сбитых сливках. После обеда Аля ложится на мой диван, т.к. тахта на веранде занята «михрютом».

Ветер стих, плывут низкие белоснежные облака. Аля умудрилась услышать звучащую где-то вдалеке передачу Шестой симфонии Шостаковича. В 8 часов второй прогон симфонии Оннегера. Трудно воспринимается: все «ключи» где-то растеряны. <…> Издали погромыхивает, лениво темнеет, и в 9 часов вечера — гроза и дождь. На крыльце очередное предупреждение Копеля о моей легочной уязвимости.

27 июля.

Понедельник. Утро холодное, серое, безмолвное. После завтрака сон в кресле в спальной. Аля готовит чемодан с бельем — отдать Тане в стирку. В 2 часа будит меня: идет в лавку за покупками. На смену ей, когда пришла, пошел «в кружок». Но так мне плохо идти, так плохо, хоть плачь.

На горке цветет белая ромашка, зацвели «гномики». Проглядывает бледное солнце. Аля навстречу: несет угощение птахам. Дома, «на парадном крыльце» увидел ее уже с Мурой.

Сердце болит и пляшет, лег поскорее в кресло, заснул. <…> Проснувшись, посидел на «семейном» крылечке, подышал чистотой. Аля готовит обед. В 4 обедаем. Фира принесла почту, в том числе зарубежные рекламы. Аля изучает их, переводит и втолковывает мне. Дело касается ежегодного «Концерта Мира» и участия в нем одного из моих скрипачей.

В 6 часов вечера по очереди все собрались у сарайчика. Сначала Фира и Аля, потом я, Катя и откуда-то на велосипеде прикатил Копель. Сидели долго, до 9 часов вечера. С опаской обсуждали грозные события по всей земле (50 градусов в Греции?!) и с опаской вспоминали деяния «меченого»… Вечером звонила тетя Валя. Я сорвался с цепи за то, что Аля «застряла» у Фиры и потом включила «Голос». Господи! Помоги мне сбросить мое негодяйство, окаянство мое и искупить преступные мои обиды Але, которой я всем, всем обязан, даже самой жизнью…

28 июля.

Вторник. День Владимира. Ненастное утро: сыро, холодно. Аля все же собирается в церковь, куда и поехала около 11-ти. Я, конечно, смалодушничал: в церкви испугался духоты, на улице дождя… Пришла ко мне Катя, на Алину постель. Скоро появилась Аля с приветами (Пигулевские, матушка, Нильсен) и просвирками, и без злопамятства за мое вчерашнее безобразие (!!). Вернувшись, Аля затопила печь и приступила к готовке обеда, предварительно оказавши мне помощь. <…> В 4 часа обед и обычная дрема (Аля на диване, я — в спальной, в кресле). К 5-ти пришла Таня, а вслед за ней небо, затянувшись бледно-серой свинцовой пеленой, обрушилось хлещущими струями свирепо грохочущего ливня и порывами шумного буйного вихря.

В 7 часов уборка кончена. В 7.20 Аля повезла Таню домой. В 8 — у матушки. Беседы: о легкомыслии Моти; о смерти (смерть Мирона во сне Али и наяву); о молитвах и их пении (Аля); о поездке в Куремяэ на днях (с Владимиром Владимировичем [Нильсен]). В 9 часов мы дома. С 9.20 до 10 — ужинали. Аля — у соседей. Катя — на большом крыльце. Очень холодно и сыро. И темно.

29 июля.

Среда. Свежо, солнечно, плывут рваные тучки. Приезжали мебельщики. 12 часов, Аля во времянке чинит штепсель. Вскоре с этим делом перешла домой, за мой стол. День продержался ясный, холодный, в кучевых облаках. До самого обеда — у сарая. Потом я — на веранде. <…> Коп косит под самым моим углом. «Объяснение» с ним: почему нет Алексея Александровича? Почему вредит своей косилкой стволику у Алиного клена? Появление Стасика в связи с окончанием «симборовского» путешествия по озерам.

В 8 часов 45 минут — ливень и несущийся под ним «розовый» кот. Вечер: портреты Шостаковича (при Десятой симфонии), подаренные мне Барским, и начало с них беседы с Копом: об убийствах 1948-го года и сегодняшних злодеяниях вокруг издания Полного собрания сочинений Шостаковича; слушание моих записей Чайковского, проникновение в них Али! и Копа, и даже Стасика! И даже потрясение самого меня творческой атмосферой их — участников творческого познания. Впервые ощутил всю мощь мной содеянного… и ныне живущего! Коп: «Как все понятно и как все просто!»

Разошлись поздно, в ночи, под шорох неугомонного дождя, унося с собой великую значительность пережитого вечера и ликов Шостаковича и Чайковского.

30 июля.

Четверг. По-прежнему хмуро, затучено и холодно. Пока пишу, на «семейном» крылечке появились и верещат Молчадские in corpore [в совокупности]. Было отчаянное самочувствие при вставании и завтраке. Аля уложила в кресло, я поспал и только тогда смог сесть за записки… В 1 час 30 минут — молния и сильный удар грома. Все на веранде. Аля угощает гостей моими записями. Задождило. Вдалеке продолжает погромыхивать. Приход семьи Молчадских всегда утешителен, особенно прабабушки, дай им Бог всякого блага.

В 3 часа Алена позвала обедать. Подремал немного после, а в 4 часа поехали в Нарву, прихватив с автобусной остановки Риту с мужем, тоже едущих в Нарву. Успех покупок оказался ничтожен: