Предательства! И только после добровольного себе наказания ужасного стал он святым.

– Государь… – потрясённо произнёс Федька, бросаясь на грудь Иоанна. – Страдал Феодор не за веру одну, а во искупление предательства своего тоже! За то, что грешно поступил, дело правое утверждая, да иначе никак было, видно… Очиститься он желал так… Я понял…

– И я…

Горьковатый травный медовый запах втекал в их покои, простые, но это было уже привычно.

Гроза опять была и ушла, и он провалился в видения. В них был Иоанн, казнящий, гневающийся, негодующий. И гром сливался с его обличительными речами. С его гневом… Из бездны вод вынырнул оплавленный костром череп, и начал говорить, что не понимает, где он… Но он преодолел ужас. Он понял, что спит. И ещё – что государю есть опасность.

Утром тяжесть как будто спала, и за возобновившейся солнечной озабоченностью дня даже и забылась. Иоанн решительно задумал новую крепость, точно копие метнул властной рукой в южную степь, где давеча так вольготно им отдыхалось. Держал совет со знающими места мастерами, наместниками болховским и винёвским, чтобы предварительно обозначить и застолбить здешними силами место будущего острога. И повелел наречь оный Орлом.

Так минуло ещё два полнокровных долгих дня, половину времени которых Федька провёл в разъездах по царским поручениям, и только рад был этой необременительной гоньбе бок о бок с приятельской охраной. Назавтра засобирались в дальнейший путь, через отдалённые засечные вехи, широкой дугою поворачивая снова к северу, и Федьке пока что не думалось о дороге назад.

Ни свет ни заря он пробудился.

Кричали за дверьми. Особо кричали, тихо.

Будили их так. Никогда не врываясь без ответа с дозволением.

В накинутой на плечо лёгкой шубке, как был без штанов, Федька выглянул за двери опочивальни государевой.

– Сударь мой, я ж говорю, срочный, ямской, из Москвы! – отстранив секиру, вежливо, но страстно докладывал ему стрелец-охранник, сопровождаемый бдительным, уже обутым Восьмой и Нумовым, спросонья натягивающим на рубаху терлик. – Как хочешь, а голова твоя после скатится пусть!

Федька кивнул. Через минуту будил нежно государя. Давал золотой тафтяной халат, умыться, испить водицы мятной.

Иоанн читал послание, разложив на коленях.

Федька стоял поодаль, по-прежнему без штанов. Наконец, окликнул шёпотом:

– Государь!

– В Москву безотлагательно, Федя.

В депеше значилось, что митрополит Московский и всея Руси Афанасий неделей после отъезда государя сказался хворым и затворился у себя в палатах. И вот теперь объявил всему миру, что слагает посох по нездоровью, от мирского служения в Чудов монастырь удаляется. И нет на Руси патриарха.

«Мистерия о Феодоре Стратилате». Акварель к главе «Страсти по Феодору».

Глава 27. Божий дом

Москва. Кремль.

23 мая1566 года.

– Каков из себя рожием? – домогался истины от гонца дьяк в Посольском приказе, подробно занося словесное описание в свиток. Потому как год уж с лишним от шведского их посланника слуху не было, и тут вдруг прибыла весть от своего человека в Стекольне389, что король Эрих высылает обратное посольство в Московию к царю.

Висковатый390 призвал Володимерова и Щелкановых обоих, и они думали сейчас, как наилучше будет объявить о том Иоанну, и как пояснить полегше (зело яр и мрачен, сказывали, возвращается поспешно в Москву государь), что их-то посланец, Третьяк Пушечник, умер, оказывается, так и не добравшись до королевского двора Эрикова, ещё в 65-м… А те провожатые, что с ним были и добрались, коротко волю царя Московского к договору изложили, но от себя многого говорить не смели, а только то, что в грамоте, перед кончиной им Третьяком переданной, прописано было. А теперь вот едут послы уж оттудова с ними вместе, и главою у них Нильс Гюлленштерна, коего в глаза никто не видал тут пока что. Приставами391 при нём тут же самых научённых назначили, навстречь выслали заведомо к Нарвской гавани, дабы сразу послов тех воспринять под опеку, да вызнать загодя, с чем едут. Не ранее, чем месяца через полтора, их ожидать стоило в Москве, и вроде бы времени подготовиться достаточно, а тут ещё одно – вестовой упреждал о том, что выдвинувшееся в Москву посольство от Литвы со дня на день прибудет к воротам Кремля. Гетман великий литовский Григорий Ходкевич392 слал брата своего Юрия со товарищи. Этот был известен нашим посольским хорошо, уже через него с Литвою препирались. Ходкевич упреждал, что желает теперь, посредством меньшого брата, говорить с самим Московским царём воочию, без сводчиков. Зная уже довольно Иоанна, Висковатый уверен был, что это получится врядли. Стало быть, за государя заглавно держать толк назначено будет другому, но вот кому… Само собою, в своём участии там он не сомневался.

– И лихоманки не убоялись! – устало потирая лоб, заметил Висковатый, многозначительно усмехнувшись.

– Припекло, видать, – Щелкановы переглянулись согласно.

– Шведы, понятно, про мор у нас не особо знают, а вот Ходкевич-то распрекрасно. Однако.

– Поди, порадуй государя, Иван Михайлович! Не иначе Литва перемирия хочет, да поскорее, а коли первыми запросили…

– Не запросили ещё, Андрей Васильич.

– Да будет, и без разговору тут ясно! – все четверо коротко посмеялись.

– Время Жигмонд через то выдаивает себе, чтоб с Польшею покойно без нас побалакать.

– А то мы его всё донимаем, окаянные.

– Чего на сей раз запросит…

– А мож предложит чего?

– Как же!

– Вильно откажет, жди.

– Ничо, оне упрямы – а мы упрямее, – полушутя-полусерьёзно подытожил старший Щелканов общую мысль. Висковатый поднял бровь, не ясно, хмурясь или соглашаясь, а раздумывая, как бы, про что-то своё.

– Да, и вкупе, Иван Михалыч, доложи: от игумена Толгского известие для государя про то, что кедровник, по случаю его приезда последнего высаженный, принялся благополучно. Письмецо отудова тебе передам, коли государь одного тебя пред очи потребует. Ну и про успехи рати Ржевского подробно, тоже тут, эпистола от Темрюка Айдаровича, – Володимеров положил увесистую десницу с пальцами в уже не смываемых чернильных пятнах на столь же увесистую стопу списков новостей в добротном сафьяновом переплёте, взглядом указав на несколько свитков запечатанных, только для государева прочтения предназначенных.

– Добро, Дружина Лазаревич, – кивнул Висковатый, продолжая прикидывать, чем ещё можно разутешить государя перед докладом о делах невесёлых, и непрестанно записывая начерно свод совещания. Крикнул в дверь помощника, востребовав ещё полстопы чистой бумаги и перьев очиненных.

Поразмыслить премудрым дьякам с наимудрейшим государевым печатником было много ещё над чем. Надлежало вызвать знатоков по неповетным местам393, чтобы шведов вели строго в обвод любого неблагополучия на пути до Москвы. Да и литвинов ладно бы было так до Кремля доставить, чтоб не видали всего, а уверились бы в полном могуществе царства Московского. Потому-то своим решением, как только прибыл наш гонец от Ходкевича, Иван Михайлович отправил проводников с приставами встретить послов на самой границе, и задержать