– Он не носил ни шляпы, ни пальто, как бы холодно нибыло, а его дочка ходила с распущенными волосами, точно Алиса в стране Чудес.На картинках, конечно. Мистер Кросби был очень нервный.

– А кого ты еще помнишь?

– Мистера Джойса.

– Какой он был?

– Он был высокий и худой, и у него были усы и бородкаклинышком, и он носил очки с толстыми-претолстыми стеклами и ходил, высокоподняв голову. Помню, как он прошел мимо нас на улице без единого слова, и тызаговорил с ним, он остановился, разглядел нас сквозь свои очки, будто смотрелиз аквариума, и сказал: «А, Хадсон, а я вас ищу», – и мы пошли втроем вкафе, на террасе было холодно, и мы сели в уголке около этой штуки… как онаназывается?

– Brazier.

– А что это такое? – спросил Эндрю.

– Это такая жестянка с дырками, их топят каменным илидревесным углем и обогревают ими террасы, например, в кафе – сядешь к нимпоближе, и сразу тепло – или беседки на скачках, где все стоят и тоже около нихсогреваются, – пояснил Том-младший. – В том кафе, куда мы ходили спапой и мистером Джойсом, они стояли вдоль всей террасы, и там было тепло иуютно даже в самую холодную погоду.

– Я вижу, ты провел большую часть своей жизни в кафе, вбарах и во всяких таких местечках, – сказал младший мальчик.

– Что ж, и провел, – сказал Том. – Правда,папа?

– И спал крепким сном в коляске, пока папа забегалпропустить на скорую руку, – сказал Дэвид. – Вот уж чего я терпеть немогу, так это выражение «пропустить на скорую руку». По-моему, «на скорую руку»– это самая затяжная вещь на свете.

– О чем же мистер Джойс говорил? – спросилТома-младшего Роджер.

– Ой, мистер Дэвис, я те времена плохо помню. Кажется,об итальянских писателях и о мистере Форде. Мистер Джойс терпеть не мог мистераФорда. Мистер Паунд тоже его раздражал. «Эзра просто взбесился, Хадсон», –сказал он раз папе. Вот это я запомнил, потому что мне казалось, бесятся толькособаки, и помню, я сидел и смотрел мистеру Джойсу в лицо, оно было у негорумяное, как на морозе, и одно стекло в очках даже толще другого. Я сидел,смотрел и думал о мистере Паунде – он был рыжий, с остроконечной бородкой, ивзгляд такой приятный, а во рту у него клубится что-то белое, как мыльная пена.Я думал, какой ужас, что мистер Паунд взбесился, и надеялся, что мы ненаткнемся на него. Потом мистер Джойс сказал: «Форд Мэдокс Форд давным-давносошел с ума», – и мне представился мистер Форд – лицо у него большое,бледное, какое-то смешное, глаза белесые, и рот с редкими зубами всегдаполуоткрытый, и на подбородке у него тоже пена.

– Не надо больше, – сказал Эндрю. – А то мнеэто приснится.

– Рассказывай, рассказывай, – попросилДэвид. – Это все равно как оборотни. Мама спрятала книжку про оборотней,потому что у Эндрю были кошмары.

– А мистер Паунд никого не искусал? – спросилЭндрю.

– Нет, наездник, – сказал ему Дэвид. – Этопросто так говорится. Бешеный – значит не в своем уме. Собаки тут ни при чем. Апочему он считал, что они бешеные?

– Не знаю, – сказал Том-младший. – Я был ужене такой маленький, как когда мы стреляли голубей в саду. Но я же не мог всезапомнить, а кроме того, мистер Паунд и мистер Форд, которые пускают жуткиеслюни, да еще, того и гляди, укусят, вышибли у меня из головы все остальное.Мистер Дэвис, а вы знали мистера Джойса?

– Знал. Он, твой отец и я – мы были большими друзьями.

– Папа был гораздо моложе мистера Джойса.

– Папа был тогда моложе всех.

– Но не моложе меня, – с гордостью сказалТом-младший. – Я, верно, был самым молодым другом мистера Джойса.

– Ах, как он о тебе, должно быть, соскучился, –сказал Эндрю.

– Какая жалость, что он с тобой не познакомился, –сказал ему Дэвид. – Если бы ты не сидел в Рочестере, он мог бы удостоитьсятакой чести.

– Мистер Джойс – знаменитый человек, – сказалТом-младший. – Нужны ему были два таких сопляка!

– Это ты так думаешь, – сказал Эндрю. – Амистер Джойс вполне мог бы дружить с Дэвидом. Дэвид тоже пишет, для школьнойгазеты.

– Папа, расскажи нам еще про то время, когда ты, иТомми, и Томмина мама были бедными. Вы были настоящими бедняками, да?

– Они были очень бедные, – сказал Роджер. –Помню, ваш папа с утра готовил Тому-младшему его бутылочки на весь день, апотом шел на рынок купить овощи подешевле и получше. Я, бывало, иду в кафезавтракать, а он уже возвращается с рынка.

– Никто лучше меня во всем шестом арондисмане не умелвыбрать poireaux, – сказал Томас Хадсон мальчикам.

– Что такое poireaux?

– Лук-порей.

– Это вроде такой длинной-длинной зеленойлуковицы, – сказал Том-младший. – Только обыкновенный лук блестит,как полированный, а этот нет. У этого блеск тусклый. И листья зеленые, а наконцах белые. Его варят и потом едят холодным с оливковым маслом, уксусом,солью и перцем. Весь целиком едят. Ух, вкусно. Я его столько съел – наверно,больше всех на свете.

– А что такое шестой… этот, как его? – спросилЭндрю.

– Ты своими вопросами мешаешь разговаривать, –сказал ему Дэвид.

– Раз я не понимаю по-французски, должен же я спросить.

– Париж разделен на двадцать арондисманов, то естьрайонов. Мы жили в шестом.

– Может, ты нам что-нибудь другое расскажешь, папа,чтобы без арондисманов, – попросил Эндрю.

– Эх ты, спортсмен, до чего ж тынелюбознательный, – сказал Дэвид.

– Неправда, я любознательный, – сказалЭндрю. – Но до арондисманов я не дорос. Мне всегда говорят: ты еще недорос до того, до этого. Ну вот, я признаю: до арондисманов я не дорос. Это мнетрудно.

– Какой был средний результат у Тая Кобба? –спросил его Дэвид.

– Триста шестьдесят семь.

– Это тебе не трудно?

– Отстань, Дэвид. Тебя интересуют арондисманы, а другихинтересует бейсбол.

– У нас в Рочестере, кажется, нет арондисманов.

– Да отстань же, наконец. Я только подумал, что папа имистер Дэвис знают много такого, что для всех интересней этих… фу, черт, дажезапомнить не могу.