Она, конечно, волей-неволей от такой чудовищной атакииспытает сладость и будет стонать от сладости, как она стонала с тобой, да нет,сильнее, гораздо сильнее, может быть, она будет визжать, кричать от немыслимойсладости, может быть, это ее «звездный час», может быть, она всегда ждала, самасебе не сознаваясь, пятерых этих коблов, обвешанных оружием?

С какой готовностью она предложила им себя в обмен на нашижизни! А что будут стоить наши жизни после этого обмена? Что будет стоить мояжизнь, за которую я так постыдно боюсь?

А вдруг она спасала не нас? Не столько нас, не меня… сколькоих, раненых! РАНЕНЫЕ! Вот в чем смысл всего, что случилось! Ведь мы должны преждевсего спасать раненых! Это долг врача, священный долг, the Duty!Машкахристианская сестра милосердия, и она спасает раненых, а ты врач и должендумать о раненых, а не о своей жизни, не о своей чести, не о своей бабе, толькоо раненых, об этих индусах, птицах Божьих, спасать их… все перенести, всестерпеть, но спасти этих раненых!

Вот новый день, когда проверяется твоя сила, твоя вера, твояличность… сейчас все они, твои тени, и Толька фон Штейнбок, и Саня, и докторМартин, от ледяных сопочек Сорок Восьмого года смотрят сюда, и ты подумайхорошенько, но времени для раздумий не было.

Через коридор, по которому увели Машку, донесся до нас вдруглай крупнокалиберного пулемета, потом раздался оглушительный звон стекол,посыпалась вся прозрачная стена операционной, и мы словно избавились отглухоты.

Двор госпиталя был заполнен оглушительным воем, клекотом исвистом, сквозь шум этот даже пулемет продирался с трудом. Наемник-негр лежалвозле помоста Метамунгву. По меньшей мере десяток стрел торчали из его тела, ноон еще ворочался. Из плеча пулеметчика тоже торчала стрела, но он продолжалкрутить турель и поливал пулями весь госпиталь, в окнах которого там и сяммелькали сражающиеся пигмеи.

Надо сказать, что трупики пигмеев лежали повсюду вокругопустевшего священного помоста, под которым сидели, обхватив руками головы,наши механики Олафссон и Веласкес, но, несмотря на страшные потери, племя непрекращало борьбы.

Мы с Патриком, не сговариваясь, выскочили в коридор. Далековпереди вдоль ослепительно белых стен неслись к выходу две широченных спины вмаскировочных пятнах. Я ударил ногой наугад какую-то дверь и угадал: впросторном кабинете тихо стояла у стены совершенно голая Машка, а по полуползал, лихорадочно собирая свою амуницию, блондин Ян со спущенными штанами.

Увидев нас, он упал на бок, схватил гранату и уже выдернулбыло из нее чеку, когда Патрик прыгнул ногами вперед и въехал ему прямо в рожу.Он не сразу сдался, этот гнусавый суперсолдат, но нас было трое вместе с егоспущенными штанами, и спустя некоторое время Ян обмяк, язык вывалился, глазазакатились. В подсумке у него нашлась пара наручников, и Патрик с удивившейменя ловкостью защелкнул их на его запястьях. Что касается меня, то я оченьделовито, с неизвестно откуда взявшейся сноровкой обмотал ему ноги шнуром отшторы. Потом мы откатили его тело к стене и только тогда вспомнили про Машку.Она сидела в углу, опустив голову на колени. Плечи ее тряслись. Мы подняли ее.

– Мальчики, мальчики, – плакала она и доверчивотыкалась носом то мне в грудь, то Патрику. Что с ней было? Мне стыдно былоспросить, и – вот странность – престижные мужские соображения отлетели весьмадалеко, я вдруг почувствовал, что наконец-то думаю только о ней, а не о себе.Вдруг заныл очнувшийся блондин:

– Чуваки, кончайте меня! Шнобель, стрельни мне в пузо!Нет больше жизни Яну Штрудельмахеру! Оскандалился Штрудельмахер, облажался! Бабне видел года четыре! – Он скосил кровавые глаза и посмотрел напластиковые обои, на коих висел солидный сгусток его секреции. – Едва допомидорчика дотронулся, как сразу облажался. Шнобель, стрельни!

Мы с Патриком переглянулись. Ян Штрудельмахер – ты помнишьего? Еще бы не помнить это имя! Мы с Патриком улыбнулись друг другу – так вототкуда явились эти трое, Ян, Теодор и Филипп!

Когда-то всей шарагой командовал шведский капитан, он провелее через слякотную промозглую Европу, а едва забрезжил рассвет, построил всехна вершине холма и шпагой показал в низину, где лежал чистенький городок,словно торт с цукатами.

– Соскучились по шахне, исчадия ада, швальподзаборная? – демократично спросил капитан, отпрыск княжеского полярногорода.

– Так точно, товарищ капитан! – нестройно завопилотряд.

Вниз с холма тянулись ряды сливовых деревьев, и хевра стихим воем устремилась по этим сливовым аллеям к добыче. Рассветный луч осветилкрест на башне костела, а городок еще весь был погружен в синюю дрему. Он еще ине подозревал, какой ужас скатывается на него с вершины холма. Ян Штрудельмахерс алебардой на плече бежал быстрее всех, вечно он торопится… а капитан шелмедленнее всех и презрительно кривил губу – псы, стервятники, грязные хамы, ночто поделаешь, если тебе нужен этот городок как стратегический пункт, а другихтаких солдат не сыщешь во всей Европе. Он, конечно, и не подозревал, что на исходеэтого дня пьяный Штрудельмахер вспорет ему живот в подвале графского дома.

Тогда старшина Теодор сел в кресле, хуякнул по дубовомустолу и сделал заявление:

– Его сиятельство князь Шпицберген погиб в геройскомпоединке с предателем графом Розбарски. Командование беру на себя. Тащите сюдасуку-графчонка, космополита недорезанного, сейчас мы его научим родину любить!

Вот еще и тогда я его узнал, узнал его горячие вишенки-глазапод булыжником лба, глазки, что горели предвкушением допроса, что отражалисьповсюду, во всех стрельчатых окнах, а из окон, обратно, в значке «Ворошиловскийстрелок» на полной груди и в пряжке реквизированного графского плаща.

Приволокли полуживого графа, Теодорус поднялся емунавстречу, как настоящий профессионал, все, конечно, с интересом наблюдали,подошел очень мягко, склонился задушевно, подышал, граф приподнял измученныеочи:

– Что, Саня, бьют?

– Бьют, гражданин следователь.

– А так не били? – И всадил весь локоть в графскоеоко, к полнейшему, конечно, восторгу молодежи. Графа уволокли.

Так вот же, вот же кто это такой, и нечего валять дурака,вспоминай все от начала до конца – и имя, и отчество, и фамилию, и звание, инечего подобно подростку фон Штейнбоку искать убежища среди фанерных стяговвашей родины, среди ее гирлянд, снопов и шестеренок. Тогда увидишь квадратныеплечи драпового боярского пальто, нелегкий поворот шеи над мелким каракулем ипоявление черненького веселенького глазка победителя-снисходителя.

– Чего ревешь, пацан? Бу-дешьчестнымгосу-дар-ствовозьметна-себявсезаботыповос-питани-юунасче-ловекникогдане-пропадае-тза-искл-ючением дерьма!