начиная с постройки защитного купола и сборки систем жизнеобеспечения, до создания альтернативного топлива для оборудования.

Так что да, мне было прекрасно известно всё то, что сообщил Джон. Чего я не понимал, так это…

— К чему ты мне это рассказываешь?

— Да к тому, что все ресурсы ограничены.

— Бред, — замотал я головой. — В Раю все знают, что ресурсов много. Я сам распространял правду об этом.

«Издевается он, что ли?» — даже подумал я, так как столько раз внедрял в систему вещания всплывающие окна с истиной. Я распространял информацию о том, что большинство проблем нехватки ресурсов разрешены, но правительство намеренно скрывает это для контроля населения. Я закреплял фотографии тайных подземных ферм, даже видел кадры со стройки нового, второго мегаполиса, о котором гражданам ничего не сообщали.

Я был уверен в том, что мне стало известно. Я считал, что Рай раскрыл мне глаза. Но Джон аж расхохотался над сказанным мною и тем привлёк внимание некоторых из ребят.

— Эй, ты чего?

— Да так.

Так как объяснения от Джона не прозвучало, вскоре парни продолжили набивать сумки всем, до чего дотягивались их руки. Я же так и смотрел на Джона, вот он и покачал осуждающе головой.

— Дэвид, ты порой как ляпнешь.

— А что я не так сказал? — возмутился я.

— Ладно, разрушу твои наивные иллюзии, — тяжело вздохнул он. — Скрываемое от общества обилие ресурсов — это всего лишь красивая сказка для жителей поверхности, чтобы они почаще устраивали бунты и волнения. Так наша деятельность упрощается. Но, блин, Дэвид. Чувак, я даже представить не могу, как такой здравомыслящий человек, как ты, во всё это поверил. Нет, ну реально, да откуда на этой планете взяться тому, что нужно для жизни человека, рождённого где-то там?

— Я думал… я думал, что это правда. Может, не во всём, да. Но во многом.

К счастью, мой собеседник неверно оценил глубину моего потрясения.

— Ну, и чё с того? Мы-то своевременно успели пристроиться, — подмигнул он мне. — Гордись, ты в кучке избранных. У Рая уже до одури запасов, склады аж ломятся. Мы ещё переселимся на поверхность, так как всех здесь переживём… А и помрём, так и то ладно! Потому что жить-то будем на всю катушку.

— Да, на всю катушку, бро, — улыбнулся я ему профессиональной улыбкой лжеца и, покуда все были заняты, тихонько ускользнул в информационный центр, где, уже без тени сомнений, нажал на кнопку тревоги.

Почему даже сомнения покинули меня? Не знаю. Пожалуй, в тот момент мне открылось что-то важное. Что-то, из-за чего я испытал неподдельное счастье. И да, пусть было странно ощущать радость перед лицом будущего сурового суда, но меня переполняли положительные эмоции.

Впервые в жизни я ощутил себя честным человеком.

* * *

— Всем встать, суд идёт! — зычно произнёс судья.

Я поднялся один, так как больше некому было вставать. В зале суда больше никого не было. Прокурор и адвокат присутствовали через дистанционную связь. Судья тоже.

А дальше всё было, как во сне. Меня почему‑то защищали, но я настойчиво признавал свою вину. Мне не нужны были поблажки за то, что я сдал тех, кого только мог сдать, потому что помогло это мало. Входа в Рай через Брайтон Бич двадцать шесть служба порядка не нашла. А другого я не ведал. Мне ведь было очень мало известно. Я целый год прожил в счастливом сне, но не стремился чего-то там понять. Я вёл себя беззаботно, необдуманно. Глупо.

— Мистер Альберт, позвольте задать вам вопрос.

Я вздрогнул, узнав голос, и вскоре понял, что память меня не подвела. На подиуме возникла голограмма следователя.

— Да, пожалуйста, задавайте.

— Почему вы не хотите помилования?

Для меня было невозможно объяснить тот жизненный путь, что я прошёл. При нашей первой встрече я был одним человеком. Но сейчас две тысячи двести двадцать седьмой год, и теперь я другой. В несколько месяцев для меня уместилась целая жизнь. Такая, которую не всякий сможет прожить. Я приобрёл кое-что значимее опыта и уж точно то, что никак не купишь за деньги. Во мне поселилась мудрость. И, оглядываясь назад, оценивая себя прошлого, я более чем понимал — такой человек жизни не достоин. Думая только о себе, я сделал самого себя центром мира, вот и потерялся в нём. За разглядыванием себя я упустил из вида всё то, что мне стоило увидеть.

— Мистер Альберт, что вы молчите? Вы ведь доказали, что способны понять систему. Вы можете встать на её защиту и тем принести обществу пользу. Отчего вы отказываетесь её приносить?

— Нет, сэр, вы не правы, — лицо следователя выразило удивление. — Я сделал больше, чем понял. Я принял систему и теперь хочу отказаться от всего личного.

— Но у вас ничего нет.

— У меня есть жизнь, за время которой я… Знаете, в чём истина, сэр? Это простая математика. Если ты забираешь что-то, то другому ты не оставляешь ничего. И я достаточно забирал, вот и настало моё время отдавать. Поэтому, если вы считаете, что мои тело и разум ещё могут принести пользу, то дайте мне до казни выступить перед людьми.

— И что вы хотите им сказать?

— Что некогда мир был основан на потреблении. Человек брал то, что хотел, и тогда, когда хотел. Мы эволюционировали с этим качеством. Мы тысячи лет взращивали своё эго, и потому это наш природный инстинкт, который так сложно побороть. Но с ним и не надо бороться.

Следователь нахмурил брови, а я с добродушной улыбкой сказал:

— С ним не надо бороться, потому что человек — не дикое животное. Человек способен понять, выбрать высшую цель. Поэтому я хочу рассказать людям правду, такую какая она есть, и тогда не появятся десятки, сотни, а, может, и тысячи тех, кто делает неправильный выбор.

— Мне жаль, мистер Альберт, но такое не может быть донесено до общества, — в строгом тоне ответил вместо следователя судья. — Узнай человечество, что несмотря на все меры, менее чем через сто лет ресурсы окончательно закончатся, то начнётся паника. Всё может стать только хуже.

— А, быть может, нет? — уставился я на голограмму. — Наш родной Фаэтон погиб, но мы ещё можем обжить и сохранить для потомков эту землю. Скажите всем правду. Скажите! Тогда люди вспомнят, чьи гордые имена они носят. Не просто так ведь они даны нам.

— Разумеется, не просто так, мистер Альберт. Пока живёт память, есть надежда на будущее. В конце концов, так или иначе, а все великие люди возвращаются. Их мысли,