мель, подхватил… понес… Рядом суетился-причитал Ерш:

– Ой, дева-девчоночка! Что ж тя на стремнину-то понесло?

Спасенная ничего не отвечала, дрожала да плакала… И лишь не берегу, похлебав ушицы, пришла в себя.

– Спаси вас Господь, дядечки! Я одежку сниму – посушить?

– Снимай, снимай… На вот, укройся холстиной…

Девчонка быстро сняла вымокшую напрочь запону, стянула рубаху. Развесила одежонку на сучьях росшей рядом кривоватой сосны, завернулась в холстину… Заулыбалась даже – довольная:

– Я ж, дядечки, не знала, что там стремнина. Думала – брод.

– Брод, он чуть пониже…

– Вот! А я ж не знала, да. Без вас и утопла бы… А вы в Ратное?

– Туда…

– И я – туда. Там церковь, говорят, хорошая… И священник.

– Так ты, дева…

– Паломница я. Из-под Пинска… Дядечки! А вы о Ратном расскажете? А то я там первый раз буду…

Ерш все косил глаза – понравилась девка! Ну да – тощевата. Вон, ключицы торчат. Волосы мокрые, светлые, однако же кожа смуглая, или лучше сказать – загорелая. Узкое лицо, впалые щеки, длинный тонкий нос, большие светло-серые очи. А ресницы какие! Пушистые, длинные… Да и не слишком она юна… лет, может, тринадцать – двадцать… поди их, дев молодых, разбери. Хотя… коли двадцать – так давно б уже замужем была да детей нарожала… С другой стороны – паломница… Может, в монашки хочет податься? А зачем такой красуле в монашки?

Ох, а на язык же бойка! Быстро отошла-то… Ей слово, она в ответ – десять. Сразу видно – поговорить любит. Да и хорошо! Эвон как улыбается, не бука какая-нибудь.

Ерш даже котомочку рассупонил, вытащил узкую ленточку:

– На вот тебе. На пояс привяжешь – баскб!

– Благодарствую, дядечка!

– А я ведь тебя видал где-то… Не в Турове ли, на пристани? Ты вроде как с реки шла…

– Может, и шла… Уж и не помню.

Улыбнулась дева, ресницами дернула… Ноги голые вытянула – почти что и заголилась вся! Ухх!

– Тебя как звать-то?

– Забава. Так про Ратное-то расскажете?

– Ну, слушай…

Что знали – рассказали. И про старосту, и про воеводу, деда Корнея Агеича, про молодого Михайлу-сотника, да про весь род Лисовиных.

– А еще там мастерских всяких много, – с улыбкою вспомнил Ерш. – Не таких, как везде, – других. Большие все, и там водяное колесо разные штуки крутит. Оттого и работа быстрей выходит.

– А что в этих мастерских делают, дядечка?

– Да много чего… бумагу вот, стрелы для самострелов…

Темнело. Оранжевые отблески играли на стволах деревьев.

– Вы бы, дядечки, костерок-то в ямке развели – чтоб не видно, – опасливо покрутив головой, промолвила дева. – А то, говорят, тут разбойного люду полным-полно.

Колбята Лосенков усмехнулся:

– Да врут все! Не разгуляться тут разбойному люду – сторожи везде! Ну, мы ж тебе про Младшую стражу рассказывали.

– И все равно – боязно! – поежившись, призналась паломница.

– Боязно ей… – Ерш повел плечом. – Так что ж ты одна-то?

– Да не одна! Отстала… – Забава с досадой махнула рукой. – Невдалеке, на опушке, малины поесть осталась… Сказала, что догоню. Ага, догнала… Если б не вы – посейчас рыб бы кормила.

– Это уж точно!

– Ага-а.

– Тсс! Слышите? – снова вздрогнула дева. – Кричал кто-то!

– Да выпь!

– Не очень на выпь-то похоже… Вы б, дядечки, все ж затушили костер.

– Да он и так не очень-то и горит, шает. А без костра… Ты что же, комаров не боишься? Не кусают, что ль?

– Кусают… Да лучше уж комары, чем лихие люди! Говорят, где-то тут, на реке, недавно пятерых зарезали! Слыхали, может быть?

– Да так, краем уха. Мы ж сами из Турова идем.

– И я оттудова… И подружки…

– Что-то не дождались тебя твои подружки…

– Может, ищут уже… У Гнилого ручья ждать сговорились. А тогда день был, солнышко – не страшно… Ой! Вот опять! Слышите? На реке вроде как весла…

– Да рыба это… У Гнилого ручья, говоришь? Так он тут, рядом… по бережку всего ничего.

– Так я и пойду!

– Да куда ж ты, на ночь-то глядя? Утром уж и пойдешь…

– Ой, дядечки…

* * *

Узкий челнок-однодревка, выбравшись из камышей, неслышно скользнул к омутку…

– Все, – шепотом скомандовал Глузд. – Убирай весло, Кирьяне…

– Так, может, еще…

– Убирай, кому говорю! – парнишка перешел на злой шепот. – Всю рыбу спугнешь.

– Так рыба-то дальше!

– Сам ты дальше… А ну, давай бродец!

– Что, здесь будем?

– Ну да. Давай-ка, забросим…

Оба сноровисто выбросили сеть, потянули…

– Теперь помалу греби!

– Знаю…

– Тащи, давай! Ага, ага… Вот-вот-вот…

В вытащенной сетке блеснула серебром рыба.

– А ты говорил – нету!

– Да разве ж это рыба? Ой, Глузде, туман… Давай-ка крючки проверим.

– Давай… К берегу греби…

Еще с вечера поставленные у самого бережка крючки принесли добычу – белорыбицу, язей и пару уклеек. Не бог весть что, но…

Над дальним лесом занималась заря. Светало. Серебрились росою высокие луговые травы. Прямо на глазах таял утренний, не очень-то и густой, туман. Уходил, расползался по ручьям да оврагам, без следа исчезал в первых же лучах показавшегося жаркого солнца.

Сидя в лодке, парни разбирались с уловом. Ту, что пожирнее, побольше, клали в плетеную корзину, аккуратно переложив заранее сорванной крапивой, чтоб не стухла рыбка-то, мелочь же насаживали отдельно на кукан – кошкам.

– О! Добрая щучка!

– А ты погляди, какой язь!

– Вот не зря мы… Чу!

Парни вдруг застыли, прислушались… Рядом, за излучиной, всплеснула какая-то крупная рыба!

– Небось, щука или сом!

– А может, и осетр?

– Может… – сглотнув набежавшую слюну, шепотом согласился Глузд. – Давай-ка, Киря, ее – острогою… Осторожненько подплывем и…

– Ага…

Согласно кивнув, Кирьян неслышно опустил в воду весло и быстро погнал челнок к излучине.

– Осторожно! Д-да тихо ты, не плескай!

Прихватив острогу, Глузд проворно нырнул в осоку, выбрался к плесу, отведя от глаз высокие камыши и тяжелые батончики рогоза…

И застыл!

На мелководье, на плесе, фыркая от удовольствия, купалась юная дева! Тощеватая, но так ничего себе, стройненькая, супругой грудью… Нельзя сказать, чтоб Глузд нагих девок в глаза не видал – бегали с ребятами к баням и так вот, на реку, подглядывали… Девки замечали… но что-то не особо стеснялись, если и визжали, то больше так, напоказ, без злости.

Вот и эта…

Нырнула… вынырнула… встала, пригладив белокурые волосы… Обернулась…

– Ой! Ты кто?

Девица ничуть не смутилась, правда, прикрыла лоно рукою, но глянула этак насмешливо, с прищуром – мол, ходят тут всякие, купаться честным девушкам не дают.

В отличие от юной купальщицы, отрок сильно смутился и покраснел. Даже, наверное, убежал бы, кабы не оставшийся в лодке