class="p1">Кажется, только они вдвоем не принимали участия в общем безумии, или нет, наоборот, они были в самом его эпицентре.

— Всего лишь наслаждаюсь музыкой, ты разве не слышишь ее, а, тощая? Она чудесна…

И он снова принялся насвистывать. Что-то из классики…

Гюрза отвернулась, наблюдая, как надзиратели безуспешно пытаются совладать с заключенными.

— А он ничего, — папаша прислонился к прутьям решетки, — со своим прибабахом, конечно, но все же…

Гюрза не отвечала. Уткнувшись лбом в металлические прутья. Лица папаши она не видела, он стоял против света, зато вот его пояс и висящую на нем кроличью лапку она могла наблюдать во всем великолепии. Ну, ничего себе глюк! Реальнее живого. И чего приперся, спрашивается? Как всегда не вовремя.

— А что отцу уже и дочь навестить нельзя? А? — его огрубевшие пальцы играли с ножом. Любимый папашин ножичек. Остался с армейских времен.

Здорово, стало быть, теперь он еще и ее мысли читает.

— Но ведь я же ТВОЙ глюк! — папаша хмыкнул. Она могла бы поклясться, что он выдал сейчас свою фирменную говнистую улыбочку. — В любом случае, он как раз то, что надо, не то, что твой муженек кисейный.

— Слушай, закрой-ка ты пасть. Толка от тебя все равно никакого, одни бредни.

— Да, пожалуйста, детка, — папаша принялся делать себе «маникюр», выковыривая острием ножа грязь из под отросших ногтей, — хочешь дельную мысль? Скоро тут заварится-завертится, и ты, дочь моя, окажешься в самом эпицентре, эпицентричнее просто быть не может.

— Это все, что ты хотел сказать? Если да, то проваливай…

— Не все. Далеко не все, но ты как обычно слушать не станешь, так что, одно слово — береги жопу.

— Это два.

Нож описал дугу, перекочевав из одной руки в другую:

— Не важно, ты въехала.

— Еще бы, — мрачно проворчала Гюрза, — я всегда была сообразительной малой.

— Да-да, а еще везучей, но везенье рано или поздно заканчивается, и тогда нужно из кожи вон лезть, зубами, ногтями и еще хрен знает чем, хвататься за подвернувшийся шанс.

— Если он подвернется.

— Ага! — отец хмыкнул, — если. То-то и оно, если… так что, смотри, не проворонь…

— Мать твою! — заорал надзиратель, — угомонитесь твари, или я к херам собачьим перестреляю всех вас!

Гюрза моргнула. Как и ожидалось, папаши и след простыл.

«Не проворонь — не проворонь, — подумала она мрачно, и внезапно покосилась на темноту в восьмой клетки, — на что это ты, папаша намекаешь?»

* * *

Было раннее утро, когда их вывели в обнесенный высоким забором дворик.

Шесть заключенных и человек двадцать охранников. Гюрза понимала, что все это из-за Меченого. Потому как остальные четверо представляли собой весьма прискорбное зрелище. Они не то, что бегать, идти-то толком не могли.

Дверь клетки распахнулась около десяти минут назад. Гюрза покидала ее без сопротивления, пока трое охранников, замерев перед «обителью» Меченого, направили на заключенного дула автоматов. Свет фонарей ударил в его лицо.

— Только дай мне повод, — пригрозил один из надзирателей, — у меня разрешение тебя валить!

То, что Меченый умудрился сотворить с Мэлоки, повергло ребят Мясника в шок. Дураков связываться с этим отморозком больше не было. Гюрза подозревала, что если бы не приказ хозяина, Меченого просто застрелили бы, как бешеного пса. Он тоже это понимал. Понимал и Мясник, которому от греха подальше нужно было отправить этого ублюдка, потому как его ребята, какими бы верными они ни были, явно теряли терпение. На счастье Меченого, Мясник слишком любил деньги, чтобы упустить шанс заработать на столь знаменитом наемнике.

— Руки, — услышала Гюрза, и, пока на нее саму надевали наручники, она краем глаза наблюдала, как Меченый поднимается с пола, не спеша подходит к решетке и протягивает обе руки, позволяя себя сковать.

Она нахмурилась. Очень странная покладистость. Ей это ох как не понравилось.

— Шаг назад, — скомандовал охранник.

Меченый отступил, на обветренном лице не было ни единой эмоции. Зеленые глаза, так поразительно контрастировавшие со смуглой кожей, смотрели равнодушно и холодно.

Охранник открыл дверь клетки.

— Выходи.

— Давай, пошла. — Гюрзу толкнули в спину, — И без глупостей у меня.

Она и не думала.

Вокруг них творилось примерно тоже самое. Заключенных вытаскивали из клеток. Одного из них, совсем молодого парня, который попал сода сравнительно недавно, выволокли за волосы, поскольку сам выходить он наотрез отказался. Еще и навешали как следует, разбив, на взгляд Гюрзы, очень симпатичный нос.

Она шла по коридору среди пяти других заключенных, окруженная охраной, и думала о том, что продержалась полторы недели в самом настоящем чистилище и теперь ей предстоит дорога в ад.

Оказавшись под открытым небом, она вдохнула полной грудью. Мать его, как же хорошо! Здесь тоже витали запашки, но они ни в какое сравнение не шли с той вонью, в которой ее содержали последнее время.

— Стройся в шеренгу, скоты!

Их выстроили в ряд. Кого-то на пинках, кого-то вздернули на ноги, потому что они буквально падали без сил. Заключенные пошатывались, измученные, грязные, равнодушные ко всему. Как же нужно было истязать этих людей, чтобы довести их до такого скотского состояния? Гюрза, кажется, начала понимать, почему хозяина этих мест прозвали Мясником. А вот и он сам, стоило только вспомнить. Вышел из здания, как обычно, разодетый в шелка. Несмотря на пока еще отсутствие солнца, на слепых глазах солнцезащитные очки в круглой оправе. Бледность его кожи для здешних мест поражала.

Все заключенные с мрачным молчанием следили за его приближением.

— Все готово?

— Да, господин Крайтон! — ответил один из охранников, вытряхивая из

принесенного мешка какие-то железяки.

Гюрза глазам своим не поверила. Это чего такое, мать его, кандалы что ли?

И опять, Мясник словно мысли ее прочитал:

— Всего лишь мера предосторожности, господа. На тот случай, если кто-то замыслил побег.

Кто-то, это она что ли? Или Меченый? Этот может, но, мать его, Гюрза не сомневалась, что после того, что он учудил, пасти его будут не хуже, чем Папу Римского.

— Ну что, господа, приступаем! — скомандовал Мясник. Настроение, похоже, у него было что надо.

Их разбили на пары. Гюрзе выпала честь быть одной из последних. Она полагала, что к ней приставят одного из четырех заключенных, еле волочивших ноги (и таким образом смогут ее замедлить, решись она на побег), но жестоко ошиблась.

Охранник подергал кольцо кандалов, обхватывающее грязный берц на правой ноге Меченого, и развернулся к ней.

Гюрза отступил на шаг. Это шутка? Она уставилась на Мясника

— Да вы охренели! С ним, — она ткнула пальцем в Меченого, — в пару только самоубийцу.

Мясник скривил губы в кислой усмешке.

— Дело