— Тем более рассказывай.

— Почему?

— Потому что теперь я его никогда не увижу. «Надеюсь», —подумала я, памятуя о пристрастии Нелли подбирать мои увлечения.

— Ну, Соня, не интригуй, рассказывай, — затеребила меняНелли.

— Хорошо, слушай, — сдалась я. — Артур божественно красив,высок, строен и подвижен, как ибис, идеально сложен, лицо не лишено печальногоизящества, вот только мозги глупые.

Решив, что нарисовала похожий портрет, я замолчала, но Неллимое молчание не устраивало.

— Ну? — спросила она тоном частного детектива. — И что жедальше?

— Дальше ничего интересного — цепь разочарований. Чем ярчеобложка, тем малосодержательней книга. В общем, ерунда и слов не стоит.

— Нет, стоит, — запротестовала Нелли. — Как он в постели?Ласковый?

— Сладкий, липнет, как вишневый сироп, — тоскуя, ответила я,прекрасно понимая, что это лишь скромное начало.

Дальше последуют вопросы о темпераменте Артура, потом изменя будет выдавлена информация о физических свойствах некоего предмета, егоплотности, объеме и величине, потом я должна поведать о работоспособности этогопредмета и т. д. и т. п.

В общем, все то, что интересует в этой жизни Нелли, к моемунесчастью, целый месяц у меня было, а поскольку я подруга, то обязана с нейделиться, т. е. удовлетворить ее интерес.

Естественно, в мои планы не входила такая беседа, а потому ясудорожно принялась искать способ ее избежать. И тут я вспомнила, что Нелливообще не должна знать об Артуре, поскольку уж я-то ей о нем не докладывала.

— Постой, дорогая, — спохватилась я. — А как ты узнала обАртуре?

Нелли ничуть не смутилась.

— Павел, после того как ты безжалостно его бросила, вернулсяв Москву и искал утешения у меня, — нахально заявила она. — И скажи спасибо,что я сжалилась и согрела его, а не отвергла, как могла бы. В противном случаепроизошло бы самоубийство, что до конца дней мучило бы твою совесть.

Если бы мои руки не были заняты рулем, боюсь, прическа Неллипотеряла бы свою пышность.

— Как? — завопила я. — Ты имела наглость спать с моимПавлом?

— Что ты кричишь, как потерпевшая? — в свою очередьобиделась Нелли. — Почему я не могу спать с Павлом, если ты его бросила из-закакого-то Артура?

Я закипела от негодования.

— Да мало ли чего он тебе наплетет. Может, мы поругалисьслегка, а ты тут же накладываешь свою хищную лапу на чужое?

— На что «чужое»?

— На чужого мужика, — решила я внести ясность. — На моегомужика, если уж быть до конца точной.

— Мужик тоже имеет право выбора, — отпарировала Нелли. —Если он выбрал меня, если решил купить шампанское, торт и самосвалик Саньке иподарить нам три счастливых дня, полных нежности и ласки, так что же мнетеперь, по-твоему, отказываться?

— Нет, ну это слишком! — по-настоящему взвыла я. — Это какуюже змею я пригрела на своей груди! Ты целых три дня жрала торт, пила шампанскоеи валялась в постели с моим Павлом, а потом с заметным чувством превосходствасообщаешь об этом мне? Я не ослышалась, это так?

— Все так, — охотно подтвердила Нелли, игриво поддергивая насвою пышную грудь кофточку. — Все так, и что с того?

Я просто взбеленилась от ее нахальства.

«Зря она не учитывает, что я за рулем, — подумала я, струдом сдерживая в себе многочисленные желания. — Зря эта драная кошка счелкой, эта груда жира (на боках и сзади), эта холера, годная лишь на то, чтобытравить человечество, возомнила себя Клеопатрой. Ей надо бы уже сейчас собиратьденьги, а то года через три придется платить по самой крутой таксе тому, ктосогласится, рискуя жизнью, лечь с ней в одну постель, не говоря уж обо всемостальном».

Мне жутко захотелось поделиться своими мыслями с Нелли, но яудержалась, поскольку была за рулем.

— Так знаешь, кто ты после этого? — срываясь на шепот —высшее проявление моего негодования, — спросила я.

— И знать не хочу, — заявила Нелли. — Тебе вредно бывать вПитере: сразу становишься совершенно несносной. Этот город плохо на тебявлияет: перестаешь понимать элементарные вещи, превращаешься в ханжу. Будьпроще, и люди к тебе потянутся.

Да не хочу я, чтобы ко мне тянулись. И что мне предлагаетэта нахалка: терпеть ее свинство лишь на том основании, что мой папа — москвич,а мама — ленинградка?

Да, я с детства буквально разрывалась между этими городами.Родилась и жила в Москве, там же ходила в школу, но зато все каникулы проводилав Ленинграде. Здесь же состоялась моя первая любовь, здесь я была счастлива подопекой своей ненаглядной бабушки Анны. Потом неслась в Москву, где в кругудрузей бывала весела и счастлива не меньше.

В общем, я отдала свои душу-сердце двум городам и живущим вних родственникам и друзьям. По этой причине оказалась изгоем везде. Питерскиедрузья и родственники обвиняли меня в московской простоте и плебизме,московские — в питерской заносчивости и снобизме. Я выросла между двух огней,климатически все же выбирая Москву.

— Знаешь что, Нелли, — сказала я, чувствуя, что нервы мои напределе, благо причин для этого достаточно, — знаешь что, вижу, ты отдохнула,раз завела столь рискованный разговор, а потому садись-ка за руль, а яподремлю.

Моя подруга была готова к чему угодно, только не к этому.Подобное наказание казалось ей чрезмерным. Ее уму непостижимо, как это так:сидеть и молчать, когда в непосредственной близости нахожусь я.

— Что хочешь, только не это, — взмолилась она. — Я, конечно,сяду за руль и даже поведу машину, но только ты меня не бросай. Поспишь дома.

Нет, ну как вам нравится такой эгоизм? А я еще полчаса назадсчитала себя не подарком. Кто же тогда Нелли?

— Хорошо, — сказала я, — на заднее сиденье не полезу,останусь с тобой, но если засну — не обессудь.

— Не беспокойся, не заснешь, — уверенно пообещала Нелли.

И она оказалась права. До самой Москвы мне не удалось глазсомкнуть, обсуждая все сложности моего пребывания в Питере.

Нелли, когда захочет, может быть восхитительнойсобеседницей. Где надо кивнет, где надо охнет, вовремя вставит нужное слово,очень кстати проявит сочувствие и вообще на что угодно пойдет, лишь бы неоставаться наедине со своими мыслями. Боюсь, они вообще появляются у нее лишь вприсутствии собеседника, как слюна у павловской собаки при зажженной лампочке.Порой у меня складывается впечатление, что Нелли может только говорить ислушать, а думать — это нечто для нее недоступное. Впрочем, я, как любой умныйчеловек, могу ошибаться. В общем, поскольку Нелли сидела за рулем, а я еще ненаучилась дремать и болтать одновременно, до самой Москвы мы бодрствовали,несмотря на предыдущую бессонную ночь.