— Вы надеялись узнать больше? Они такие занудныестарики.

— Меня разочаровало не их занудство, мой друг,поскольку я вовсе не ждал, что управляющий банком окажется «проницательнымфинансистом с орлиным взором», как пишут в твоих любимых романах. Нет, яразочарован тем, что дело оказалось слишком простым.

— Простым?

— Да. А разве ты другого мнения?

— Так, значит, ты знаешь, кто украл облигации?

— Знаю.

— Но тогда… мы должны…

— Не торопись, Гастингс. В настоящее время я не намеренничего предпринимать.

— Но почему? Чего ты ждешь?

— Я жду «Олимпию». Она прибывает из Нью-Йорка вовторник.

— А вдруг похититель за это время скроется? Ну, скажем,где-нибудь на острове в южных морях, где его нельзя отдать в руки правосудия.

— Нет, мой друг, жизнь на острове не для него. А жду япотому, что для Эркюля Пуаро это дело совершенно ясное, но для пользы других,не столь одаренных Богом, например, для инспектора Мак Нейла, необходимосделать еще кое-какие расследования для подтверждения фактов. Надоснисходительнее относиться к тем, кто не столь одарен, как ты.

— Черт побери, Пуаро! Я бы дорого заплатил, чтобыпосмотреть, как ты окажешься в дураках хотя бы один раз! Ты дьявольскисамоуверен!

— Не выходи из себя, Гастингс. По правде говоря, язамечаю, что временами ты начинаешь меня ненавидеть. Бот она, плата за величие!

Маленький человек выпятил грудь и вздохнул так комично, чтоя рассмеялся.

Во вторник мы мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса.Пуаро упрямо отказывался просветить меня насчет своих предположений. Он лишьдемонстрировал удивление, что я еще не додумался до разгадки сам. Спорить с нимбыло ниже моего достоинства, и мне пришлось скрывать свое любопытство завидимым безразличием.

Как только мы появились на причале, где стоялтрансатлантический лайнер, Пуаро стал энергичным и подтянутым. Все нашидействия свелись к тому, что мы по очереди расспросили четырех стюардов о другеПуаро, который плыл на этом пароходе в Нью-Йорк прошлым рейсом.

— Пожилой джентльмен в очках, — услышалимы. — Полный инвалид, едва смог выйти из своей каюты.

Описание пожилого джентльмена полностью совпадало свнешностью мистера Вентнора, который занимал каюту 24, находившуюся рядом скаютой Филипа Риджвея. Хотя я и не мог понять, как Пуаро догадался осуществовании мистера Вентнора и о его внешности, я сильно возбудился.

— Скажите мне, — обратился я к стюарду, — несошел ли этот джентльмен первым по прибытии в Нью-Йорк?

Стюард покачал головой.

— Нет, сэр, напротив, он сошел одним из последних.

Я был разочарован, но увидел, что Пуаро посмеивается надомной.

Он поблагодарил стюарда, вручил ему банкноту, и мыотправились назад.

— Все очень хорошо, — заметил я горячо, — ноэтот последний ответ начисто разрушил твою теорию! Улыбайся теперь сколькохочешь!

— Ты, Гастингс, опять ничего не понял. Наоборот, этотпоследний ответ будет краеугольным камнем моей теории.

Когда наш поезд уже набрал ход, Пуаро несколько минутсосредоточенно что-то писал, а потом запечатал написанное в конверт.

— Это для нашего славного инспектора Мак Нейла.

Прибыв в Лондон, мы отправили конверт в Скотланд-Ярд, азатем отправились в ресторан «Рандеву», куда я по телефону пригласил мисс Эсмеотобедать с нами.

— А как же Риджвей? — спросил Пуаро, сверкнувглазами.

— Но разве теперь подозрение не падает только на негоодного?

— Гастингс, ты привыкаешь мыслить нелогично. Конечно,если бы вором оказался Риджвей, это дело было бы эффектным, правда, не для миссФаркуар. Ну, а теперь давай рассмотрим все подробно. Я вижу, ты сгораешь отлюбопытства. Итак, запечатанный сверток исчез из закрытого саквояжа ирастворился в воздухе. Мы отбросим гипотезу о растворении в воздухе, посколькуона не согласуется с данными современной науки. Нет сомнений, что свертокнельзя было пронести на берег…

— Да, но мы знаем…

— Ты, Гастингс, может быть, и знаешь, а я нет. Япридерживаюсь простого мнения: все, что невозможно, невозможно. Остаются дваварианта: сверток был спрятан на корабле, что сделать довольно трудно, или жебыл выброшен за борт.

— А! С привязанным к нему поплавком!

— Без всякого поплавка.

Я взглянул на Пуаро с удивлением.

— Но, если облигации были выброш??ны за борт и утонули,каким образом их продавали потом в Нью-Йорке?

— Восхищаюсь твоей логикой, Гастингс. Облигации былипроданы в Нью-Йорке, а значит, их не выбросили за борт. Ты понимаешь, куда этонас ведет?

— Туда, откуда мы начали.

— Отнюдь. Если сверток выброшен за борт, а облигациипроданы в Нью-Йорке, значит, облигаций не было в пакете. Разве есть какие-тодоказательства, что в запечатанном пакете были именно облигации? Напомню, чтомистер Риджвей ни разу не вскрывал пакет с момента получения его в Лондоне.

— Да, это так, но тогда…

Пуаро нетерпеливо взмахнул рукой.

— Позволь мне продолжать. В последний раз облигациивидели в кабинете Лондонского и Шотландского банка утром двадцать третьего.Затем они появились в поле зрения в Нью-Йорке, через полчаса после прибытия«Олимпии», а один маклер даже утверждает, что чуть раньше прибытия корабля. Аесли предположить, что их вообще не было на «Олимпии»? Есть ли еще способ,которым они могли попасть в Нью-Йорк? Да, есть. «Джайгентик» отплывает изСаутгемптона в тот же день, что и «Олимпия», но скорость у него больше. Еслипослать облигации с «Джайгентиком», то они прибудут за день до «Олимпии». Вот ився разгадка. Запечатанный конверт был лишь подделкой, и сделана она была в самомбанке. Сделать второй пакет и подменить первый могли трое — Риджвей или один издиректоров. Затем облигации были посланы партнеру в Нью-Йорке с указаниемпродать их, как только «Олимпия» прибудет в порт. При этом кто-то должен былинсценировать ограбление на «Олимпии».

— Но зачем?

— Если Риджвей вскрывает пакет и не находит облигаций,подозрение автоматически падает на Лондон. Человек, который плыл в соседней сРиджвеем каюте, сделал вид, что взламывает замок, хотя на самом деле открыл егозапасным ключом и выбросил пакет за борт. Он подождал, пока все сойдут скорабля, чтобы покинуть «Олимпию» последним, поскольку не хотел быть замеченнымРиджвеем. Он сошел на берег в Нью-Йорке и вернулся назад первым же пароходом.