лифту, а потом в свой номер, он переоделся, упаковал сумки и оставил записку для мистера Сэма Найта, что его планы изменились, но он благодарен за номер, прекрасные фрукты и цветы.

Кларенс вышел на улицу, чтобы поймать такси. После того как мимо проехали три пустых машины (водители притворялись, что не замечают его поднятой руки), он вернулся в гостиницу и попросил консьержа вызвать для него такси. К входу в гостиницу сразу же подкатила машина, в которую Кларенс и забрался.

— Куда мы сегодня едем, сэр? — спросил пожилой чернокожий водитель — скорее, американец, чем нигериец, эфиоп или суданец.

— В Кабрини-Грин.

Водитель удивленно поднял брови. Поколебавшись, он сказал:

— Что ж, хорошо. Я знаю, где это. Там живет моя младшая дочь со своими детьми.

Кларенс помнил особый воздух в Кабрини-Грин, и хотя прошло уже много лет, он все еще был тем же. Это напоминало сталелитейный завод в жаркий день, оставляющий серный привкус.

Осевшие многоэтажные дома покосились, как пьяные. Здесь, в «трущобах», уровень детской смертности был выше, чем во многих странах третьего мира. В этих кварталах телевизоры круглые сутки обманывали бродяг, заставляя их думать, что кто-то из них поднимется, и дурачили постоянных жильцов, заставляя верить в то, что их жизнь имеет цель. Во многих квартирах не было штор, половина приборов не работала, шкафы были сделаны из ржавых листов металла, иногда изре-

58

шеченных пулями. Во всех переулках пахло мочой. Полуразрушенные хозяйства Дейли за все эти годы не особо изменились. По большей части их состояние было даже щце худшим.

Эти кварталы были особым миром, в котором действовали собственные правила. Многие из здешних детей никогда не уходили от дома дальше, чем на километр. Некоторые люди рождались, жили и умирали в этих кварталах, так никогда и не увидев тех частей Чикаго, которые показывают в фильмах.

Кларенс допоздна беседовал с Фрэнки, говоря о своих планах на следующий день и объясняя, с какими людьми хотел бы побеседовать. Фрэнки показал Кларенсу его спальню. Воздух в Ней был затхлым. Из-за шума Кларенс не мог заснуть до трех часов ночи. В четыре утра его разбудил звук двух выстрелов. Перед пятью часами он опять проснулся из-за каких-то воплей И криков. Кларенс предполагал, что среди всего этого Фрэнки и его семья спокойно спали.

— Здесь постоянно драки и грабежи, — сказал Фрэнки Кларенсу, — бандиты подскакивают к машине на светофоре, разбивают окна бейсбольными битами и срывают украшения с водителей.

— Чем занимаются современные дети? — спросил Кларенс, вспоминая собственное детство, проведенное здесь.

— У каждого маленького братка есть пара кличек. Они никогда не называют своих настоящих имен полицейским или незнакомцам. Дети идут на стадион, а охранники прогоняют их, объясняя, что местным вход воспрещен, чтобы не пустить и живущих неподалеку детей Горнера. Кузен Альберт, ты знаешь, Все еще живет в Горнере. Ты сказал, что собираешься завтра съездить туда? Ты увидишься с Альбертом. «Старина Альберт Лайнштейн» — помнишь, мы его так называли? Спроси его сам об этом. Просто спроси. Он расскажет, как дети зарабатывают, охраняя машины возле стадиона. Богатые парни платят им за ТО, чтобы никто не бил машины. Как-то Альберт рассказал, что его собственным мальчикам заплатили пять баксов за то, чтобы ОНИ показали «куриное крылышко».

Кларенс хорошо помнил, что такое «куриное крылышко», И от напоминания об этом у него свело желудок. Черные мальчики подражали кудахтанью курицы, чтобы рассмешить своим бешеным танцем какого-нибудь белого и получить от него пять долларов. Кларенс почувствовал, что у него поднялась темпера-

59

тура. Он никогда не делал «куриное крылышко». Даже ребенком он, скорее, согласился бы умереть, чем сделать это.

— Все изменилось, кузен, — сказал Фрэнки, — в былые времена все добивались правосудия, думая, что могут изменить что-то и заставить эту систему работать. Но теперь этого нет. Люди сдались. Теперь они занимаются только собой, ища любой возможности подзаработать.

— Как сейчас относятся к полиции?

— Вчера какой-то тупой полицейский оставил на пару минут свою патрульную машину возле одного дома, и Сверл и Стампи (они живут на третьем этаже) бросили на нее сверху шар для боулинга, — Фрэнки засмеялся. — Но лучшее было прошлой весной. Два братка, Луни и Доктор Ду, вытолкнули с верхнего этажа старый холодильник. Он приземлился в метре от одной ведьмы. Слышал бы ты ее визг!

— Но они же могли убить ее.

— Ну и что? Братки постоянно убивают кого-нибудь. Полиции нет дела до нас.

— Но все-таки они лучше преступников. Разве не так?

Фрэнки пожал плечами.

— Преступники, по крайней мере, — наши.

Кларенс записал это в свой блокнот.

— Это относится и к торговцам наркотиками?

— Здесь есть один торговец: Бэд Род. Он — один из главарей в банде «Лютые волки». Умный проныра. Одна из газет брала у него интервью, и браток рассказал, что нанимает детей для торговли наркотиками только для того, чтобы они могли заработать достаточно денег и стать врачами и юристами. Как будто это все, о чем они мечтают. Наркоторговцы не такие уж и плохие, по крайней мере, не все из них.

— Да уж. Аль Капоне тоже кормил бедных. Такой вот гуманист. Сначала грабит людей, а потом выворачивает шкуру, и оказывается, что он — герой. Кто этот торгаш, готовящий врачей и юристов? Все, что он делает, — плодит наркоманов и бандитов, которые станут убийцами или погибнут, или угодят в тюрьму еще до того, как получат право голосовать.

Фрэнки посмотрел на Кларенса так, как будто хотел этим сказать: «Ты забыл кто ты, кузен?»

Кларенс спросил у Фрэнки о системе правосудия. Тот ответил, что суды превратились просто в клубы для хороших белых парней. Все действующие лица — от прокурора до го-

60

сударственных защитников и судей — просто банда в белых воротничках, зарабатывающая на том, что отправляет черных В тюрьму.

— У меня есть один сосед, — сказал Фрэнки, — который