В ходе всех моих подсчётов дней и часов, шагов и метров, при всём стремлении добраться домой так скоро, как это возможно, мне и в голову не приходило, что никаких похорон, на которые я рискую опоздать, не будет вовсе.

Лежавшая на боку белая королева скатилась со стола и упала на пол с грохотом разорвавшейся гранаты.

Была середина дня. Или середина ночи. Или середина ничего. Мой мир померк, границы сделались несущественными. Конечности задрожали, как будто меня ударило молнией. Я выскользнула из хватки Дэвида и упала на колени на фарфоровые плитки.

Я ослепла.

Десять

По-китайски «понедельник» будет «ксинг ки юй» – «первый день недели». Вторник – «ксин ки ер», «второй день недели», и так далее. Но воскресенье – не «седьмой день недели», а день «тян». У слова «тян» есть два значения. Это и «небосвод», и «небеса». Так что воскресенье – небесный день.

Отец ушёл на рассвете с несколькими листами бумаги и тонкой кисточкой в кармане куртки.

– Ждите меня. Я вернусь к полудню. В двенадцать тридцать три должно произойти нечто удивительное.

Мы с Айнарой кивнули и улыбнулись. Мать взяла нас за руки:

– Идёмте, поможете.

Остаток утра мы проводим втроём, подметая пол, стирая одежду и начищая эмалированные кастрюли и тарелки.

Косой утренний свет, падающий из единственного окна кухни, подчёркивает тени вокруг маминых глаз. Я вижу на ней отпечаток возраста. Однажды она станет старой. А в один из минувших дней ей было столько же, сколько мне сейчас. И настанет день, когда я стану старше, чем моя мама сегодня.

Айнара поднимает свою кастрюлю повыше, чтобы рассмотреть её под светом из окна.

– Мне нравится уборка. Всё становится таким уютным и аккуратным.

Трясу головой:

– А мне не нравится.

– Не нравится? – Голос у мамы удивлённый.

– Можно найти много занятий гораздо лучше.

– Убирать – здорово, – настаивает сестра.

– Я хочу вырасти, чтобы мне никогда больше не пришлось убирать.

Мама усмехается:

– А чем же ты займёшься, когда вырастешь, если не будешь убирать?

– Стану художницей.

Айнара надувает щёки и со свистом выпускает воздух.

– Художники голодают.

– Если бы все художники голодали, то как они могли бы жениться и рожать художников-детей?

Мама качает головой:

– Художниками не рождаются.

– Рождаются. Папа художник, так что я тоже художник.

Айнара с отсутствующим видом оттирает и так уже сверкающую кастрюлю.

– Но маме нравится убирать, а ты это не любишь.

– Тут другое. Живопись – это особенное дело, а уборка – нет.

Сестра ставит кастрюлю на место.

– Если можно родиться художником, то можно и человеком чистоты.

Мама треплет нас обеих по голове. Линии её шрама-молнии на запястье шевелятся точно живые.

– Я очень устала.

Она садится на кухонный стул, кладёт голову на стол и засыпает.

Я щурюсь на ярком солнечном свету из окна и думаю, как странно, что она уснула посреди утра.

– Мама… – шепчу я. – Мам, ты правда спишь?

Когда я спрашиваю её об этом ночью, лёжа рядом с ней на кровати канг, она отвечает: «Конечно, я сплю, Айми. И тебе тоже надо спать. Я увижу тебя во сне».

Сейчас она не отвечает.

Айнара пожимает плечами и переходит к фарфоровому чайнику, поверхность которого и так сверкает чистотой.

Я складываю полотенце, которым пользовалась, и кладу на стол.

Уборка бесконечна. Не важно, сколько раз мы скребли вок или натирали эмалированную посуду – они снова станут грязными. Не важно, сколько раз я подметала пол, я не могу не думать о том, что он земляной. Он сам по себе сделан из грязи!

Взглянув ещё разок на спящую маму, я решаю вместо продолжения уборки сходить за бабушкой. Я вприпрыжку несусь по дороге и обнаруживаю её сидящей с друзьями у круглого каменного стола, который служит им шахматной доской. Ещё до моего рождения папа вырезал белые клетки из кости, а чёрные – из древесины ореха.

Мама Йена сидит с одной стороны доски, а наш сосед, господин Ю, – с другой. Наблюдатели – моя бабушка и двое мужчин постарше – обсуждают игру, прикрывая рты ладонями. Мама Йена потирает челюсть и смотрит на мою бабушку, которая подалась вперёд и тычет пальцем в доску:

– Если бы играла я, я бы походила вот сюда.

Мама Йена следует совету, и компания погружается в тишину. Спустя два хода господин Ю тоже смотрит на мою бабушку. Она снова указывает:

– Могу посоветовать пойти вот так.

Таким образом бабушка играет в шахматы сама с собой.

Я тяну её за руку и шепчу:

– Мама уснула, положив голову на кухонный стол.

Бабушка поворачивается, смотрит на меня, а потом встаёт и торопится домой, а я поспеваю за ней.

* * *

Мама так и лежит на кухонном столе, а Айнара так и натирает свой чайник. Бабушка проверяет мамин пульс, поставив два пальца на точку на запястье.

– Принеси мою медицинскую сумку.

Я несусь в гостиную, но сестра меня опережает. Мы обе хватаемся за ручки и тащим тяжёлую кожаную сумку быстрее, но и неповоротливее, чем сделали бы это поодиночке. Бабушка открывает сумку и вытаскивает стеклянную бутылку, хлопковый шарик и крошечный бумажный конверт.

– Каков диагноз, доктор? – спрашиваю я, подражая соседям, которых бабушка встречает во время своих обходов.

– Это её син – сердце. У неё маленькое сердце, и в нём маленькое отверстие.

Бабушка говорит буквально, но я думаю, что это метафора. Маленькое сердце – сяо син – означает «быть осторожным».

Видимо, Айнара подумала то же самое, потому что говорит:

– Мама всегда и во всём осторожна. Что ты имеешь в виду, когда говоришь «маленькое отверстие»?

Бабушка вымачивает хлопковый шарик в жидкости из бутылки.

– Ваша мама родилась с крошечной дырочкой в сердце. Из неё вытекает кровь. – Заметив, как мы встревожились, она прибавляет: – Немного, но достаточно, чтобы иногда, когда она слишком тяжело работает, загоняет себя или као син, слишком тревожится, потерять сознание.

Айнара хмурится:

– Насколько крошечная дырочка?

– Размером с чёрную точку на спине божьей коровки.

Я жую нижнюю губу.

– Мама говорит, каждая такая точка – это история.

Бабушка кивает. Затем вытаскивает акупунктурную иглу из её конверта и втыкает в кончик маминого большого пальца, проворачивая по мере погружения острия. Она гладит маму по волосам и трёт ей уши, чтобы душа вернулась в тело.

– Иди обратно, дочка. Возвращайся оттуда, где ты странствуешь в одиночестве и куда мы не можем за тобой последовать.

Мои глаза встретились с Айнариными. Наша мама ушла туда, куда мы не можем пойти