синие глаза были спокойными и сонными, но молодой вампир не надеялся на благополучное знакомство.

Алайни рискнул понюхаться с неприветливым собратом. Ягуар наблюдал за ними, прислонившись к высокому расписному комоду.

Лорд был сыт до отвала, телесная расслабленность немного смягчала злобу, рождавшуюся в нем при виде юноши. Он терпеливо перенес прикосновение носа младшего сородича к его носу и позволил обнюхать свое лицо, смазанное травяным маслом. Алайни лизнул Лорда в ухо и лег рядом. Теперь он стал полноправным, общепризнанным членом команды.

– Пшел вон! – по-человечески рявкнул Лорд, спихнув его на пол. – Моя постель из тончайшего меликенского шелка теперь воняет куриным навозом, – свесившись с кровати, черноволосый вампир щелкнул зубами перед носом лежащего на спине юноши.

Ягуар вытащил Алайни за шиворот из гостевого дома и бросил на крыльце.

– Будешь спать на улице, пока не забудешь лесные привычки и не научишься благородным манерам, – пригрозил он и захлопнул дверь.

Глава 12. Сон

Ниллин

Ниллин приснился странный сон. Начался он с того, что юная эльфийка увидела себя в старинном зеркале с отслоившейся амальгамой по углам. Красивая некогда деревянная рама зеркала была изранена мелкими выбоинами и трещинами, позолота повсеместно облупилась на ней, оставив мерцающие блеклые разводы, едва заметные при свете единственной на всю большую комнату сальной свечи в углу стола, накрытого грязной кроваво-красной скатертью.

Подобно тому зеркалу отражающаяся в нем Ниллин выглядела немолодой и потертой. Вместо роскошного королевского наряда на ней было темно-красное платье. По тугому корсету и широкой складчатой юбке вились переливчатые бархатистые узоры фиолетовых и синих цветов с витыми листочками и усиками. Вместо шелковых туфелек огрубевшие ножки эльфийки теснились в дамских кожаных башмаках с острыми мысами. На голове был закручен на цыганский манер цветастый платок. Длинные кисти бахромы, смешиваясь с собранными под заколку золотистыми волосами, притеняли их естественный блеск и прятали от постороннего взора остроконечные уши.

Однако ни затененные слабо поблескивающей черной тушью глаза, ни ядовито-красная помада, ни яркие румяна, не скрыли народной принадлежности таинственной госпожи от ее поздней гостьи – неряшливой толстой крестьянки в засаленном льняном платье и сером ситцевом чепце.

Изобразив нелепый реверанс, пропахшая скисшим молоком и копченым салом бабища оцепенела, влипнув испуганным взглядом в бирюзовые глаза Ниллин.

– Прасковья Федоровна Мякушкина? Мне докладывали о вашем скором визите, – Ниллин расположилась за столом, будто гадалка в шатре, подвинула к себе свечу и пригласила гостью сесть напротив в старое жесткое кресло.

– Госпожа Ниллин, – крестьянка сильно шепелявила. – Спасибо, что изволили меня принять.

– Что вам угодно? С чем пришли? – эльфийка сложила руки на столе вперед локтями, притязательно взирая на гостью свысока.

– Ой! Муж житья мне не дает! – Прасковья громко хлюпнула мясистым носом. – Возвращается он в избу каждый вечер пьяней вина! Посуду бьет, кидается лаптями, мне кулачищами грозит. Кричит: “Убью тебя, дурная баба, ежели еще хоть раз картошку подгорелую подашь на стол!” А печка? Печка ведь у нас не чинена давно, вот в ней обед и подгорает! Нет бы починить… А он все пьет и пьет, мой Ермолай! Без просыху! Он жрет за семерых, но ничего не делает по дому. Один убыток от него! Кота Василия в прошлый выходной так напугал! Схватил его за хвост и тряханул – мол, неча со стола свинину воровать. С тех пор мой бедный кот идти домой боится, все по сараям прячется… Довел Ермолай меня до ручки. Одно слово – замучил! Избавьте вы меня, милостивая государыня, от бестолкового пьянчуги. Прошу вас, умоляю! Полсотни медных литенов скопила, еще двадцатку скоро выручу от продажи на базаре мяса и молока.

– Каким способом вы хотите избавиться от мужа? Что станет с ним? Его должны зарезать на базаре, утопить в реке, или лучше пусть его растерзает зверь в лесу? – Ниллин бесстрастно предложила гостье широкий выбор услуг.

– Пускай его повесят! – распорядилась Прасковья. – На дереве! Чтоб вся деревня подумала – он сам удавился. Устал от пьянки. Не вынес угрызений совести.

– Отлично. Так и запишем – удушение. Теперь мы с вами выберем убийцу, – Ниллин достала из потайного ящика стола большой альбом с цветными рисунками и фотографиями, раскрыла его перед гостьей. – Могу вам старого опытного эльфа Лиммиила предложить, мастера по части удушений. Но учтите, эльф вам обойдется в два раза дороже человека. Предложенный мной кандидат прошел две долгие войны. Не думаю, что вам он по карману. Впрочем, если повременить немного и продать побольше молока, то все возможно. Лиммиил повсюду с собой носит прочную гарроту, и задания выполняет безупречно. Вы не будете разочарованы.

– Нет. Эльф для меня дороговат. А человек уж больно ненадежен, – призадумалась крестьянка. – Вот ваш вампир, я думаю, сумеет вздернуть Ермолая на дубу, – она указала за плечо Ниллин.

Эльфийка повернула голову и обнаружила, что рядом с ней, словно угрюмый каменный страж, недвижимо стоит Алайни, одетый в легкий кожаный доспех. На его поясе висели ножны, из которых виднелась резная посеребренная рукоять старинного меча.

По сравнению с последним воспоминанием Ниллин, ее любимый рыцарь сильно вырос и раздался в плечах, но ничуть не потолстел. Заматеревший хищник был очень строен, подтянут и имел отменную осанку. Взгляд у него был грозный, пробирающий до щекотки в пятках. Острые зубы он держал крепко сцепленными, напряжение отражалось на его рельефных скулах. Его подбородок стал широким и угловатым, длинные волосы он носил заплетенными в косу. Светло-синие глаза были недоверчиво прищурены и не светились в темноте.

– Алайни – мой муж, – возмущенно просветила гостью Ниллин, на миг взяв вампира за руку. Тот посмотрел на нее нежнее, чем на посетительницу, чуть повернув и наклонив к ней голову. – Он выполняет самые важные и трудные задания, и только с моего личного позволения. В деревню я его не отпущу.

– Ну что ж, пусть будет человек, – Прасковья чувственно вздохнула. – Желательно, такой, который мог бы стать моим новым мужем после того, как он меня от пьяницы избавит. Хочу счастливой быть, как вы, женой воина!

– Смотрите! Я нашла для вас героя! Адонис Байбак. Шестидесяти лет от роду, отважен, холост.

– О, Боже! Ну и рожа! – воскликнула крестьянка, схватившись за свои круглые конопатые щеки.

С портрета на нее глянул налитым кровью единственным глазом чернобородый здоровяк с огромной бородавкой на носу, лохматыми бровями разной ширины и кривым беззубым ртом, из которого торчали два гнилых коричневых “клыка”.

– Да он страшнее черта! – продолжала ужасаться Прасковья.

– А что вы хотите, дамочка?! – в человеческой манере усмехнулась Ниллин. – Взгляните на себя, –