На следующий день была печальная церемония прощания. Деревянные гробы с останками погибших, сверху венки, звучали траурные речи.

– Второго такого командира роты поискать надо, – говорил фельдфебель собравшимся. – Лейтенант Шмидт сплотил людей, создал боевую роту. На днях он получил из дома письмо. Обрадовался. Стал собираться в отпуск. Уже чемодан приготовил. И все, нет человека. Его жизнь оставила глубокий след в сердце каждого. Мы всегда будем о нем помнить…

Раздались выстрелы в воздух. Фельдфебель был безутешен. Он отозвал Эриха в сторонку. Голос у него был сиплый, далеко не начальствующий. Изо рта пахло перегаром.

– Тяжело, Ридель, тяжело… Как буду без него, не знаю. Мы за ним были, как за каменной стеной. А теперь кого назначат? Как к новому привыкать? Я человек немолодой, неуживчивый. – Он вздохнул, смачно сплюнул. – Мы тут решили, что тебе придется отправиться во Франкфурт, на родину Шмидта. Это не только недельный отпуск, это выполнение ответственного задания нашей боевой роты, Ридель. Это деловая поездка. Франкфурт же твой родной город?

– Да, – с замиранием сердца ответил Эрих.

– Тебе лично предстоит вручить супруге, то есть вдове, – поправился он, – письмо и чемодан Уве Шмидта, который он собрал для отпуска. Поезжай, камрад. Вспомни нашего друга лейтенанта. Сходи в кирху к пристеру. Расскажи о камраде, утешь мою душу. Тьфу ты, не могу поверить, что его нет с нами…

Фельдфебель не договорил, отвернулся, сжал кулаки и снова сплюнул.

– Мы отомстим за него, Ридель, так и передай ей, отомстим. Разобьем Иванов, не пустим их на наши земли. – Он кулаком вытер глаза. – Тебе нужно будет еще побывать в Берлине. Навести там вдову артиста Хофманна. Это он организовал нам концерт. Вот такая у тебя печальная задача… А теперь иди. Собирайся, времени на сборы – двенадцать часов. Утром отправляйся в батальон, доложить начальству о готовности. Гауптман Хойс отдаст приказ. Проездные и прочие документы получишь в канцелярии полка, там же казначей выдаст тебе денежное содержание и сухой паек.

Эрих вернулся в свой блиндаж. Присел на койку. В душе у него был полный сумбур. Как все это переварить? С одной стороны, надо бы радоваться. Он получил наконец долгожданный отпуск. Но этот отпуск был оплачен кровавой ценой. Погиб Хофманн, и вместе с ним исчезла тайна монолога, который он читал со сцены. Кто раскроет ее? Да и нужно ли теперь этим заниматься? Погиб лейтенант Шмидт, который сделал его ефрейтором, посадил на коммутатор. И этот факт будет еще долго его мучить. «О мертвых ничего, кроме хорошего», – говорили древние римляне и были правы…

В блиндаже было душно, тихо. Все спят, слышно похрапывание, парни видят сны. Он расстегнул ворот кителя, прилег и не мог уснуть. Его мысли невольно вернулись к мирной жизни. Чем он будет заниматься, когда закончится война? Будет ли востребовано театральное искусство? Что начнут показывать на сцене? Классику? Современность? Какую? Про войну? Про солдатскую окопную жизнь? Куда интересней смотреть на галантных офицеров, целующих красавицам дамам нежные ручки…

Утром Эриху в канцелярии передали письмо. Его принес вернувшийся из отпуска солдат соседнего батальона. Голубой чистый конверт. Никаких надписей и штампов. От кого бы это? Он вскрыл конверт. Письмо было от Альмут. От Альмут Вагенхауз, замужней артистки дюссельдорфского театра, с которой у него был мимолетный роман. Он удивился, стал читать. Альмут, по ее признанию, писала почти в полной темноте, находясь в домашнем бункере. Со свечами проблема, не всегда их достанешь.

«…Пришел тот самый камрад, который передал устную весточку о тебе, он сообщил, что ты жив и здоров, – писала она. – Когда отпуск у него подойдет к концу, он зайдет к нам снова, и я смогу передать с ним мое послание. Он рассказывал о твоей солдатской жизни много такого, что не найдешь в газетах. Так я узнала, где ты находишься. Радио сообщает, что в той местности проходят тяжелые бои и что вы отражаете атаки русских. Но по радио об этом говорят постоянно.

Тебе, конечно, интересно знать, как у нас в Дюссельдорфе? К сожалению, ничем порадовать не могу. Противовоздушные сирены стали выть чаще, нам приходится укрываться в бункере. Мой Фолькер от расстройства заболел, у него плохо с почками, врачи посоветовали ему уехать на юг, на воды. Там больше солнца и меньше взрывов.

Я поселилась у отца. У него свой подвал, в нем теперь мы все укрываемся. Отец повесил на стены картины, притащил диван, два кресла. Стало уютнее. Есть печурка, можно варить кофе, правда, если таковой имеется. В этот подвал приходят теперь соседи. А куда им деваться? Мы друг друга давно знаем, доверяем, поэтому говорим о политике, о тяжелом экономическом положении. Оказывается, у нас плохи дела с урожаем, некому собирать. Не получили мы ту украинскую пшеницу, которую нам обещали.

В газетах стали писать об актах саботажа, о пойманных шпионах, об изменниках, ничего раньше этого не было… Что происходит? Никто ничего не понимает!

Ладно, не буду о печальном. Театр работает только в выходные и то, если нет бомбежек. Состав сильно изменился, всех молодых забрали. У нас в труппе одни женщины и пожилые мужчины. Недавно видела фильм с твоим участием “Семейный учитель”. И прослезилась, ты прекрасный комедийный актер, Эрих. Умеешь петь, танцевать, играть на фортепиано. Тебе не нужно было уходить на фронт. Это глупость, глупость… Кстати, кто эта Луиза Блюм? Она постоянно вешалась тебе на шею, и целовались вы страстно. Надеюсь, это только на экране… А у меня нет ни одной твоей фотографии.

Если ты приедешь в отпуск, может быть, заглянешь на Рейн, в Дюссельдорф? Тогда мы попразднуем. Наверстаем все, что упустили. Уже неделя, как у нас стоит прекрасная погода, я иногда сажусь на велосипед и еду на набережную. Там гуляю в одиночестве, наслаждаюсь тишиной и свободой. Но все это без тебя. На самом деле все грустно, грустно…»

Он не заметил, как отвернулся к стенке и уснул. И снился ему гостеприимный Дюссельдорф, городской театр и его участие в постановке трагедии Иоганна Вольфганга фон Гёте «Эгмонт», к которому Бетховен написал свою знаменитую увертюру. Тогда с Эрихом случилась большая неприятность…

12. Гастроль в Дюссельдорфе

Исполнилось его желание приехать в Дюссельдорф, на Рейн, на одну из самых мощных и легендарных рек Германии. С ней связано столько сказаний! Один миф о нимфе Лореляй, сидевшей на высокой скале, чего стоит. Своим пением и дивными волосами она соблазняла