завистники, это правда. — Агата Тихоновна брезгливо покосилась на чашку с чаем. — Лид, я у тебя спросить хотела… про прошлый раз…

— А что в прошлый раз?

— Ну, про куклу эту. Маша, которая. Вроде как он человек взрослый, а в куклы играет. Может, ему уже жениться пора, своих детей завести.

— Ой, — Лида прихлебнула кипятка и закашлялась. Агата Тихоновна с удовольствием забарабанила ей по спине. — Да не стучи ты так, спину проломишь, — Лидия вытерла губы рукавом халата. — Поздно уже ему жениться. А детей… Хотел он усыновить, вернее удочерить, да мы с отцом не разрешили.

— Как удочерить? Без жены?

— Вот и в соцзащите ему сказали, что одинокому мужчине не положено. Он к нам, типа, оформите на себя, а я буду ее растить.

— И?..

— Чего «и»? Нет, конечно! Куда нам еще ребенок в этой клетушке. Да и зачем? Я еще колебалась, а муж ни в какую. Поругались они тогда с отцом шибко.

— И что Андрон?

— Он психанул, сказал, что займется черной магией и будет входить в контакт с душами мертвых детей. Муж в ответ: занимайся, чем хочешь. Андрон дверью хлопнул и ушел. Всю ночь его не было. Я жутко расстроилась тогда, проплакала всю ночь.

— Так он что, черной магией занимается?

— Нет. Так он это… отца напугать. Наутро пришел, принес куклу, заперся в комнате и весь день не выходил.

— Эту? Машу?

— Нет. Маша уже после появилась. Ту он Снежаной назвал. Нас в комнату не пускал. Замок в дверь врезал и несколько дней там просидел, лишь иногда выходил куда-то. Я уж и не спрашивала, была рада, что он вернулся. Вот после скандала того он и увлекся куклами. Сам теперь их мастерит.

— Сам? А как? Из чего?

— Понятия не имею, он ведь много чего знает, как и что нужно. Что-то таскает к себе в комнату. Мне туда путь заказан. Я только готовое вижу. Он их выносит иногда на балкон, вроде как на прогулку, иногда за стол сажает с нами, когда обедаем. Ну, вроде как они его семья.

— Странно это. Ты не находишь?

— Может, и странно для кого-то, но у каждого свои увлечения. Ты вон пироги печешь, а он кукол мастерит. Ты чего чай-то не пьешь?

— Что-то плохо мне. Тошнит. У вас краской пахнет… или чем?

— Краской? Может, и краской. Я не чувствую. Вроде пирогами твоими.

«Спят усталые игрушки, книжки спят…» — слова детской песенки среди зловещих могил произвели на Гришу Бурочкина жутчайшее впечатление. И это на него, бомжа с десятилетним стажем. Кусок ржаного хлеба выпал из дрожащей руки. Может, показалось? Он всмотрелся в ночную пелену, из которой неслась песенка. Звуки были чуть слышными, но текст колыбельной Гриша знал хорошо, помнил с детства. По грязной потной коже побежали мурашки. Это были именно мурашки, а не чесоточный клещ, который мучил его последние полгода, к нему он давно привык и почти не замечал. Гриша перекрестился и, не поднимаясь, попятился на карачках к калитке ограждения.

— Пшшшрр, — зашелестело где-то совсем рядом, и над головой тенью промелькнула летучая мышь.

«Ты ей пожелай, баю-бай».

Гриша вскочил и, прошмыгнув калитку, засеменил прочь от наводящего ужас голоса. Прыти не хватало, ослабленные голодом и водкой ноги не слушались, пару раз он падал на колени, пытался ползти, снова подымался, снова падал, полз. Пока не услышал над ухом:

— А ну стой!

Команда прозвучала как «отбой воздушной тревоги». Быстрые шаги, и перед носом Бурочкина нарисовались два серых кроссовка фирмы «Ника». Гриша поднял глаза и заплакал.

— Не убивайте!

— Ты чего, дед? — Сергеев присел и заглянул в светящиеся страхом глаза. — Вставай, поедем в отделение.

Ужас в глазах сменился радостью.

— В отделение! — нутро Гриши Бурочкина возликовало. — Да-да, в отделение, — прожевал беззубым ртом. — Шкорее, отщюда, шкорее.

— Чего это ты так торопишься? — напарник Сергеева стрельнул в сторону сигарету и подошел к распластавшемуся по земле бомжу. Брезгливо поморщился. — На фиг он там нужен. Грязный весь, вонючий, еще заразу какую-нибудь притащит.

— Допросить надо.

— Так здесь и допросим.

— Не надо шдесь, не надо. — Гриша обхватил ноги Сергеева. — Жаберите меня отщюда, не брошайте.

— Э, дед, да ты, похоже, обоссался, — Вадим попытался высвободить ногу.

— Жаберите, жаберите.

— Да в чем дело? Что тебя так напугало?

— Там… Там… — Гриша тыкал трясущимся пальцем вглубь кладбища.

— Что там? Ты что-то видел? — Вадим присел, и запах мочи врезался в нос.

— Нет… Не видел… Шлышал.

— Что ты слышал, дед?

— Пешню.

— Да он пьяный… — напарник дернул Сергеева за плечо. — Ща он тебе наплетет. Песню он слышал.

— Подожди, Егор. Что-то здесь не то. — Вадим склонился ниже. — Ты откуда выполз?

— Вон оттуда… Я… Там у дуба могила… Я щидел, поминал, и шлышу голос… Щпят ушталые игрушки.

— Ага? — хохотнул Егор. — Спокойной ночи, мертвецы!

— Вот… Да… — Бурочкин захныкал.

— И что, красиво пел? — развеселился напарник.

— Тихо… Тихо так… И кращиво… Да… Как… Как…

— Пугачева?! — издевался напарник.

— Нет… Нет… Мущина…

— Киркоров!

— Погоди, Егор! — Сергеев высвободил ноги и отступил на шаг. — Побудь здесь с ним, а я прогуляюсь к дубу, посмотрю, кто там песни распевает.

Слабый шелест падающих с дуба листьев Сергеева не пугал. За период патрулирования бывали шорохи и пострашнее. А вот, чтоб мертвецы песни распевали, о таком он слышал впервые, но неподдельный ужас в глазах пьяного бомжа заставлял ему верить. Вадим остановился у оградки и прислушался. Нет, никаких звуков, хотя бы отдаленно напоминающих песню, не было. Обманул чертов бомж. Прав Егор, чего только пьяному не померещится. Но на всякий случай решил пройтись вдоль могил.

В полнолуние на кладбище достаточно светло, только старый дуб, не пожелавший расставаться с усохшей шевелюрой, — последнее пристанище теней. Чтобы выйти на тропинку, надо обогнуть развесистое дерево. Вадим опустил голову, чтоб не зацепить корявую ветку, шагнул и получил удар в лоб. Удар был несильный, похожий на затрещину, но на коже остался мокрый след. Вадим провел ладонью по лбу. Так и есть. Поднес руку к носу, понюхал. Запах слабый и неприятный. Оглянулся. Что-то круглое висело прямо перед ним. Тень, отбрасываемая листвой, не позволяла отчетливо разглядеть предмет. Ткнул пальцем. Шарик закачался. Стало не по себе. Он бы мог принять предмет за сгнивший плод, но ведь перед ним был дуб, точно дуб. Терпкий запах его листвы не спутаешь ни с каким плодовым деревом. Приглядевшись, он заметил точно такой же предмет всего в нескольких сантиметрах. Еще один кругляш так же болтался на ветке.

Хватит тайн. Сергеев достал телефон и включил фонарик. Яркий луч высветил шарик из женского капронового чулка, перевел луч — точно такой