Еще неизвестно, захотят ли его принять на родине-то,рассуждал Дмитрий, а замараешься среди своих так, что никакими силами неотмоешься. Он отлично помнил анонимку, которая два года назад наделала в РОВСестолько шуму. Строго говоря, история была совершенно конфиденциальная, потомучто касалась лица руководящего, однако выползла-таки из кулуаров!

Тем лицом, до которого касалась анонимка, был не кто иной,как Николай Владимирович Скоблин, начальник контрразведки РОВСа. На негопоступил донос: Скоблин является сексотом ОГПУ, он выдал Москве семнадцатьвнедренных в СССР агентов и одиннадцать явочных квартир.

Это была настолько ужасная и невероятная анонимка, что ейникто не поверил. Будь на то воля генерала Миллера, он скрыл бы ее от товарищейпо РОВСу, однако слухи все же просочились. Был устроен закрытый суд чести.Бледный от ярости Скоблин все отрицал и требовал хоть одного доказательстваобвинений. Доказательств не было: просто перечень фактов.

– Господа, прошу всех выйти и оставить мне заряженныйревольвер, – наконец сказал Николай Владимирович, напряженно глядя в глазаМиллеру.

Генерал не выдержал его взгляда. Не выдержал того, чтовынужден голословно обвинять не просто товарища, но друга. Суд чести призналанонимку клеветнической, но… тем не менее ее тень прервала карьеру Скоблина вконтрразведке РОВСа.

Впрочем, генерал продолжал исполнять свой долг – вел работус агентами, готовыми к работе в СССР, встречался с осведомителями – РОВС имелих в посольствах Советской России и Германии. Отделался, как злословилинедоброжелатели (у всех есть недоброжелатели, были они и у генерала Скоблина),легким испугом. Конечно, Дмитрий Аксаков и Николай Скоблин – величинынесоизмеримые, однако суд чести – это вам не фунт изюму… А такой суд ожидаетвсякого, кто осмелился бы, тайно или явно, войти в дверь дома номер 12 по улицеДебюсси или даже просто задержаться напротив сего дома.

Дмитрий счел, что береженого Бог бережет. Один раз пройти поулице – это можно объяснить какой-то случайностью, в конце концов, его могпривести сюда обычный житейский интерес… К чему? К фотографическому ателье? Коценщику старинной мебели? К шляпнику? Нет! Его мог привести сюда интерес кфлористу, чья маленькая лавочка на все четыре стороны испускала прелестныеароматы. Он зайдет в лавочку, спросит какое-нибудь невероятное растение –аргентинскую ваниль, или уругвайский шиповник, или еще что-нибудь, чего впростенькой лавчонке заведомо быть не может, повергнет владельца в столбняксвоими ботаническими познаниями (а как же, поднаторел благодаря Рите!) и уйдет.И если за ним кто-то следит и захочет проверить, на кой черт шлялсяштабс-капитан Аксаков в непосредственной близости от подозрительного дома, онможет задать вопрос флористу. И удостоверится в алиби вышеназванногоштабс-капитана.

Дмитрий обогнул серый «Опель», неудобно припаркованный сбокуцветочной лавки, и вошел в нее.

В лавке, разумеется, не сыскать было ни ванили, ни шиповника(там все больше азалии да цикламены продавались, причем невероятных, изысканныхоттенков), однако сам флорист оказался очень непрост. Посоветовал за стольэкзотическими растениями съездить в «Jardin des platanes», а глазом так и елстранного посетителя. Дмитрий потом, уже уйдя и поворачивая за угол, нарочнообернулся: флорист стоял на пороге лавочки и смотрел ему вслед, смешновытягивая шею, очень похожий в своем обтерханном пиджачке и брюках гольф натощего чибиса.

Дмитрий ушел с чувством, что задуманное алиби оказалось неочень удачным… Или на воре шапка горит? В том смысле, что, очень может быть,флорист принял его за вора, который задумал ограбить его убогую цветочную, дауловку придумал весьма неудачную? А, ладно, за кого угодно пусть принимает,только не за русского офицера, задумавшего стать перебежчиком.

С тех пор Дмитрий на рю Дебюсси ни ногой не ступал, дома опрогулке в той стороне словом не обмолвился. Тогда что ж получается? Лидиинеоткуда было о ней знать! Но она знала… Или впрямь прозрела своим талантом, вкоторый Дмитрий не верил?

С другой стороны, может быть, Таня проговорилась матери, чтомуж раза два бывал на собраниях младороссов?

Сначала Дмитрий думал, что у них просто сборища и треп «подлозунгом русского борща», но, оказалось, нет. Странная это была партия – первая,которая родилась в эмиграции и, как выражался глава ее Александр Казем-Бек,первая повернулась «лицом к России». Лицом, а не задом, как стояла всяэмиграция, считавшая, что с ней из России ушла соль земли и что «там» простоничего уже нет. Разумеется, младороссам в офицерском союзе сильно мыли кости,мол, дурость у них, мода, ерунда, однако нельзя отрицать, что они монархисты,глубоко преданные идее единой, великой России. Дмитрий своими ушами слышал, каксам Миллер однажды сказал: «Да, да, думаю, даже уверен, что будет момент, когдапо Москве проскачет белый конь, и вот если мы, неважно кто – РОВС, младороссы,монархисты, кто-то еще, – успеем в тот момент посадить на него русского царя,то и будет в России снова царь. Но это будет одно мгновенье, и если мыпропустим его, тогда – конец навсегда!»

Фраза стала как бы индульгенцией для всех, кто пытался найтиродственные души среди младороссов, и поэтому тем, кто туда хаживал, никакойсуд офицерской чести или обвинения в предательстве не грозили. Ну, фырканьераздавалось, так то ж ерунда, подумаешь, фырканье…

Но штаб-квартира младороссов находилась отнюдь не на рюДебюсси! А Лидия Николаевна сказала… Точность ее слов поразила Дмитрия.

Разумеется, воротясь домой с собрания, он не преминулспросить у тещи, был ли у нее «в салоне» – Лидия Николаевна предпочиталасветскую терминологию – человек по имени Шадькович, хорошо одетый альбинос.Теща передернула худыми плечами (с возрастом – ей недавно исполнилось пятьдесятсемь – она отнюдь не раздалась, как следовало бы почтенной матроне, а,напротив, очень похудела… с другой стороны, в Париже теперь все дамы знайхудели, точно с цепи сорвались: одни – голодая от недостаточности средств,другие – голодая от их переизбытка и следуя моде) и презрительно выразилась втом смысле, что она-де не ажан какой-нибудь, не полицейский, чтобы спрашиватьудостоверение личности у подозрительных незнакомцев. Тем паче что белобрысыйгосподин в добротном костюме ей ничуть не показался подозрительным. Душа у негобыла не на месте, и крепко озабочен он оказался будущим. Ну, Лидия и попыталасьего относительно этого будущего просветить, как насчет ближайшего, так и насчетдальнего, а уж сбылись предсказания или нет, она даже думать не станет, потомучто доподлинно знает: сбылись!

– А все же? – настаивал Дмитрий. – Что именно вы емупредсказали?