Когда-то он работал в этой газете репортером. Правда, тогдаона называлась «Энский листок». Когда-то он возглавлял эту газету. Правда,тогда она называлась «Энский рабоче-крестьянский листок». После двадцатьшестого года, когда в стране окончательно завершились относительно либеральные,более или менее «вегетарианские» времена, Русанов был от работы в газете«Энская правда» отстранен – за либерализм и халатность в работе с авторами. Каксказал старый друг и старый враг Виктор Павлович Верин, увольнение должно былоего вразумить.

Не вразумило. Надо было вообще покончить с журналистикой, аон, идиот, чувствовал себя полумертвым, если не держал в руках перо. Когда-то,на заре туманной юности, у него даже псевдоним был такой – «Перо»…

А впрочем, у них у всех был этот псевдоним – у всехрепортеров «Листка». Но Шурка Русанов был самое лучшее, самое блестящее Перо,это признавал сам Иван Никодимович Тараканов, царство ему небесное…

В приемной редактора – бывшей приемной Тараканова, бывшейприемной Русанова – его ждали двое. И при виде их Александр мгновенно вспомнил,что перед зданием редакции видел приткнувшийся к обочине «черный ворон».

Дурак, зачем пришел? Не нужно было! Мог бы… Мог бы что? Убежать?Да нет, уже не убежишь, уже все…

Бежать глупо, нужно попытаться убедить их в собственнойневиновности, решил он тогда, но немедленно понял, что его уже без суда иследствия записали во враги народа. Прокурор, которого Русанов попросил отвезтиего домой не в «воронке», чтобы не позорить перед соседями, а на такси, гневновскричал:

– Для врагов народа у нас спецтранспорт!

Но и после обыска, во время которого даже землю из цветочныхгоршков вывернули, не говоря уже о вспоротых подушках и книжках с вырваннымипереплетами, даже и потом, когда Русанова привезли переночевать в камерупредварительного заключения на Свердловке, а потом повезли по Арзамасскомушоссе в тюрьму, он надеялся, что сумеет логикой и правдивостью разбить любоевозводимое на него обвинение. Но услышать такое… Покушение на Сталина! Безумие!Чепуха!

– О нет, это не чепуха, – неожиданно мягким голосомпроговорил следователь. – Отнюдь! Ваши сообщники выдали вас. Вы намерены былипройти в колонне…

– А как бы я туда попал? – перебил Русанов.

– Что? – озадаченно спросил следователь.

– Как бы я туда попал, интересно? Это ведь Москва, а не нашнесчастный Энск, где в колонну всякий и каждый может шагнуть с тротуара. ВМоскве участвовать в демонстрации имеют право только москвичи. Причем не всеподряд, а избранные от крупных заводов и организаций. Проникнуть посторонним вряды демонстрантов невозможно, ведь в каждой колонне находятся ответственные засвою шеренгу, и они строго следят за всеми, особенно при выходе на Краснуюплощадь, чужакам тут просто невозможно оказаться. Ну а если гости из глубинкиполучают приглашение, то им отводится место на гостевых трибунах, а они оченьдалеко от правительственной трибуны.

– Вот вы себя и выдали! – вскричал следователь. – Откуда увас такая подробная информация? Вы готовились к покушению, собирали информацию,оплачивали ее…

«Ага, оплачивал. Из того мифического миллиона долларов», –горько усмехнулся Русанов. Возразил спокойно:

– Я читал газеты. Если я ничего не путаю, наканунепрошлогоднего ноябрьского парада в центральной прессе была опубликована статьяо мерах, предпринятых для усиления безопасности членов правительства иучастников демонстраций. Странно, что вы не читали.

Следователь сделал вид, что не слышит, и знай гнул свое:

– У меня есть совершенно точные данные, которыесвидетельствуют: вы намерены были вклиниться в одну из праздничных первомайскихколонн по подложным документам, которые вам должны были обеспечить вашимосковские сообщники.

– Чушь какая! – воскликнул Русанов. – Нет у меня никакихсообщников в Москве.

– А где есть? Только в Энске? Назовите их имена!

– Мне нечего вам сказать. Никаких сообщников у меня нет.

– Хорошо, мы еще вернемся к данному вопросу. А пока –относительно демонстрации и покушения на товарища Сталина. Итак, у вас былавозможность оказаться в составе шеренги. Вот вы предательски идете по Краснойплощади, проходите мимо Мавзолея Ленина и…

Следователь выжидательно умолк.

Русанов тоже молчал.

– Ну, сволочь… – прошипел следователь, делая такое движение,словно собрался засучить рукава.

«Неужели будет бить? – подумал Русанов, уставившись на егоруки. – Неужели рассказы, что на допросах бьют смертным боем, правда?»

Но следователь продолжал сидеть, только брови хмурил вовсеуж свирепо.

– Ну?! – В его голосе зазвучали грозные нотки.

– Что вам угодно? – устало спросил Русанов.

– Вы должны рассказать, что вы собирались сделать.

– Ну и что бы я мог сделать, интересно? – огрызнулсяРусанов, злясь даже не на него, а на себя – за приступ унизительного страха. –Каким образом можно совершить покушение, идя по Красной площади? Из пистолетастрелять? Как вы такое себе представляете? Во-первых, человека с пистолетомнемедленно обезоружили бы идущие рядом…

– Рядом должны были идти ваши сообщники, которые прикрыли бывас, – подсказал следователь. – Прикрыли и обеспечили возможность стрелять внашего вождя.

– Ах вот оно что! Но ведь дальнобойных пистолетов несуществует в природе. В любом случае на таком расстоянии даже снайперпромахнулся бы, а я вообще стрелял только из дробовика по чиркам, да и то втрех случаях из четырех мимо.

– Это притворство, – сообщил следователь. – Вы нарочноскрывали свое умение. Кроме того, вы не собирались стрелять прямо из колонны,вы планировали выбежать из нее, когда приблизились бы к Мавзолею.

– А оцепление? – почти выкрикнул Русанов. – А агентыгосбезопасности? А милиция? Да мне бы и шагу не дали шагнуть! О господи, дахватит глупости выдумывать!

– «О господи»? – медленно повторил следователь. – При чемтут Бог? Вы не в церкви, Русанов. И сейчас вам предстоит в этом убедиться.Только сначала подпишите вот это.

– Что это? – спросил Русанов, не спеша протянуть руку ивзять исписанные мелким почерком листки.

– Ваше признание.

– Я ни в чем не признался. Мне не в чем признаваться. Яничего не подпишу.