– Упорствуете? – неожиданно тонким, как бы обиженным голосомспросил следователь. – Ну, как хотите. Гнилая интеллигенция! Правильно товарищЛенин вас наименовал.

– Меня? – поразился Русанов.

– Вас и вам подобных! Но ваши либеральные штучки здесь непройдут!

И следователь неожиданно погрозил указательным пальцем собгрызенным до мяса ногтем. Палец был совершенно по-гимназически измазанфиолетовыми чернилами. Затем положил допросные листы в папку, убрал ее в ящикстола, повернулся к окну и стал молча в него смотреть. Русанов стоял и ждал,что будет дальше. Прошло несколько тягостных минут.

«А что будет, если я сяду? – подумал он. Когда-то в юности унего была сломана нога, которая иногда, в самые неподходящие минуты, начиналавдруг ныть. – Ладно, потерплю». В это время дверь открылась, и вошли троеневысоких, крепких молодых людей в форме. Следователь окинул их взглядом и, нездороваясь с ними и не прощаясь с Русановым, вышел, достав папку и оставив еена столе.

Русанов смотрел на вновь пришедших, а они разглядывали его.Затем один из них вдруг громко крикнул:

– Встать!

И Русанов, и двое других посмотрели на него недоуменно.Русанов пожал плечами – он ведь и так стоял. Наверное, у парня четкаяинструкция, как вести себя с арестованными, и он следовал ей слепо и бездумно.Его рябоватое простецкое лицо сделалось растерянным. Видимо, никак не могрешить, к какому пункту инструкции следует перейти теперь.

«Дурак», – подумал Русанов. Странно – он совершенно нечувствовал страха, хотя выражение лиц вошедших людей не предвещало ничегохорошего.

Пауза закончилась. Рябой справился со своим замешательством.

– Признавайся, сволочь, в своей контрреволюционнойдеятельности! – крикнул он, надсаживаясь.

– Мне не в чем признаваться, – быстро проговорил Русанов. –Контрреволюционной деятельностью я не занимался.

– Ах ты… – вызверился рябой и бросился вперед. Двое другихне отставали. На Русанова посыпались удары. Он постарался оказать хоть какое-тосопротивление: защищал руками лицо, отскакивал, уклоняясь от ударов. Такнесколько минут все метались по небольшой комнате туда-сюда. Но парней былотрое, и все они обладали недюжинной силой и явно спортивной подготовкой, аРусанов, даже когда его называли еще не Александром Константиновичем, а простоШуркой, никогда не мог похвастать ни особой физической силой, ни увертливостью,ни тем злобным куражом, который и сам по себе способен обеспечить победу вдраке. Понятно, что не прошло и десяти минут, как он упал и оказался совершенново власти своих палачей. Им, конечно, ничего бы не стоило тут же егоприкончить, но на это, очевидно, они не имели приказа.

Его стали бить ногами, норовя попасть, конечно, в живот, аглавное – ниже.

Пытаясь безуспешно защищаться или, вернее, прикрыватьсяруками, Русанов, лежащий на полу, кричал (наивный человек!), чтобы вызваликакое-нибудь начальство.

– Ах ты… хочешь начальство? Сейчас получишь его!

На минуту парни оставили его в покое. Русанов торопливоперевел дыхание, вытер разбитый рот, потрогал языком зубы. «Пока целы…» –мелькнула мысль. Какое кошмарное слово: «пока»! «Неужели они и вправду верят,что я намеревался убить Сталина? Кто меня оговорил, хотел бы я знать? Но ведьглавное, что это полнейшая чушь. Ну, придумали бы, что я хотел взорвать завод«Красная Этна», облисполком или городскую электростанцию, застрелитьпредседателя обкома… А то – Сталина!!!» И тут один из парней вышел и быстровозвратился в сопровождении какого-то мужчины лет тридцати, одетого в формуНКВД.

– Вот тебе начальство, жалуйся!

Кем был этот мужчина? Русанов где-то видел его… Наверное,встретился с ним по пути в коридорах тюрьмы. Вновь пришедший ничего не говорил,безучастно смотрел на лежащего человека своими очень темными глазами. Отсюда,снизу, он казался Русанову необыкновенно высоким. Лицо его было бледно, но чертего знает, с чего он так бледен: то ли потрясен издевательством над неповиннымчеловеком, то ли, может, у него чахотка или желудок больной.

Нет, вряд ли он озабочен судьбой жертвы избиения. У здешнихобитателей каменные сердца. Скорее Кавказские горы потрясешь, чем их.

– Ну что, раздумал жаловаться? – Русанов почувствовал пинокв бок. – Тогда приступим, товарищи!

На него снова набросились.

Темноглазый человек вышел из кабинета и заботливо притворилза собой дверь. Бледное лицо его оставалось неподвижным и безучастным.

* * *

Лидия всегда любила карты, пасьянсы, гадания, но в Россииэто занятие было сущим дилетантством, а здесь стало профессией. Произошло этосовершенно нечаянно, как бы само собой, и Лидии нравилось думать, что самасудьба ей наворожила.

У них была соседка – мадам Прево, гадалка, в прихожейкоторой начиная с полудня (до этого времени она спала) и чуть ли не до ночитолклись посетители. Из квартиры своей мадам Прево выходила редко – некогдабыло, но уж когда выходила… Старая, страшная, сущая ведьма, она бог весть, аточнее сказать, черт знает почему страшно невзлюбила Лидию. Огрызалась, толькочто не лаяла при встречах и такими взглядами жгла, что жутко делалось. «Как быне сглазила!» – суеверно думала Лидия и при встречах с мадам Прево украдкойделала двумя пальцами рожки – Эвелина научила старинному католическому средствупротив сглаза. То же, по ее категорическому требованию, делали и Татьяна сРиточкой. Скептик Дмитрий, само собой разумеется, категорически отказался, да,впрочем, в том и нужды не имелось – мадам Прево была с ним совершенно иной:милой и приветливой соседкой, а вовсе не мегерой. Ну да, привлекательныймужчина… La femme est la femme! Женщина – всегда женщина. Строго говоря,старуха и к Тане с Ритой относилась вполне терпимо, одну только Лидиюненавидела. Разъяснилось все самым неожиданным образом.