— Да, — ответил Сонни. — Увидимся в домеотца. Позаботься о том, чтобы Пауло пришел с тобой. Меня не интересует егоболезнь. Понял?

Он положил трубку, не дожидаясь ответа.

Жена Сонни тихо плакала. Он пристально посмотрел на нее, апотом грубо сказал:

— Если позвонит кто-то из наших людей, скажи, чтобысвязались со мной по телефону отца. Если позвонит кто-то другой, тебе ничего неизвестно. Если позвонит жена Тома, скажи ей, что Том очень занят и не скоропридет домой.

На минуту он погрузился в раздумье.

— Несколько наших людей придут сюда. — Он заметилее испуганный взгляд и раздраженно добавил. — Бояться нечего. Я простохочу, чтобы они были здесь. Делай все, что они тебе скажут. Не волнуйся и непереживай.

Он вышел из дому. Было уже темно и декабрьский ветер сосвистом носился между домами. Сонни не боялся выйти в ночь. Все восемь домовпринадлежали дону Корлеоне. Два дома у входа в аллею были сданы своим людям. Изостальных шести домов, построенных в виде полумесяца, один принадлежал ТомуХагену и его семье, а самый маленький и неприметный — самому дону. Три домазанимали друзья и бывшие соратники дона. На крышах этих домов были установленыпрожекторы, так ярко освещавшие аллею, что даже мышь не могла бы остатьсянезамеченной. Сонни пересек дорогу, подошел к дому отца и открыл дверьсобственным ключом. Он громко прокричал:

— Где ты, мама?

Мать вышла из кухни. В открытую дверь проник запах жаренногоперца. Сонни не дал ей ничего сказать, обнял и заставил сесть.

— Только что мне звонили, — сказал он. — Неволнуйся. Отец в больнице. Он ранен. Одевайся, мы поедем туда. Я иду за машинойи шофером. О'кэй?

Мать посмотрела на него долгим взглядом, а потом спросилапо-итальянски:

— Они стреляли в него?

Сонни утвердительно кивнул головой. Мать на минуту склонилаголову и задумалась, а потом вернулась на кухню. Сонни пошел за ней. Матьвыключила газ под сковородкой с перцем, а потом поднялась в спальню. Сонни взялпрямо со сковородки перец и сделал себе бутерброд; жир стекал с его пальцев напол. Он вошел в кабинет отца и вытащил из ящика письменного стола телефон. Этоттелефон был зарегистрирован под вымышленным именем. Первым он позвонил ЛукеБрази. Никто не отозвался. Потом он связался с командиром резервного отряда вБруклине, в преданности которого дону никто не сомневался. Имя этого человекабыло Тессио. Сонни вкратце рассказал ему, что произошло и что он от него хочет.Тессио должен был мобилизовать пятьдесят человек, на которых можно положиться,и послать их в больницу и в Лонг-Бич. Тессио спросил:

— Клеменца тоже ранен?

— В настоящий момент я не хочу использовать людейКлеменца, — ответил Сонни.

Тессио сразу понял, и после короткой паузы сказал:

— Прости меня, Сонни, но я хочу тебе сказать то, чтосказал бы в такой ситуации твой отец: не торопись с выводами. Я не могуповерить, что Клеменца нас предал.

— Спасибо, — сказал Сонни. — Я тоже такдумаю, но в то же время надо соблюдать осторожность. Верно?

— Верно, — ответил Тессио.

— И еще, — сказал Сонни. — Мой младший братМайк учится в Нью-Хэмпширском колледже, в Ганновере. Позаботься о том, чтобынесколько надежных людей из Бостона поехали туда и привезли его. Пусть посидитздесь, пока все не утихнет. Я позвоню ему и скажу, чтобы ждал их.

— О'кэй, — сказал Тессио. — Как только улажувсе дела, приду в дом твоего отца. Моих парней ты ведь знаешь, верно?

— Да, — ответил Сонни. Он повесил трубку. Потомподошел к маленькому настенному сейфу и открыл его. Оттуда он вытащил записнуюкнижку в синем переплете, открыл ее и разыскал нужную запись: «Рэй Фаррел, 5000долларов в канун Рождества», затем шел номер телефона. Сонни позвонил по этомутелефону и спросил:

— Фаррел?

На другом конце провода ответили:

— Да.

Сонни сказал:

— Говорит Сантино Корлеоне. Я хочу, чтобы ты оказал мнеуслугу, и я хочу, чтобы ты сделал это немедленно. Даю тебе два телефонныхномера, а ты сообщи мне содержание всех бесед, которые велись по этим номерамна протяжении последних трех месяцев.

Он дал Фаррелу номера домашних телефонов Пауло Гатто иКлеменца.

— Это очень важно, — добавил он. — Сделай вседо полуночи и у тебя будет веселый праздник.

Он снова позвонил Луке Брази. В ответ неслись протяжныегудки. Сонни начал было беспокоиться, но потом решил отбросить все сомнения.Знай Лука, что случилось, он тут же бы явился сюда. Сонни откинулся на спинкувращающегося кресла. Через час в доме будет полно народу, и ему придетсяотдавать распоряжения. Только теперь он понял, насколько все серьезно. Этопервое испытание силы и могущества семейства Корлеоне за последние десять лет.Нет никаких сомнений, что за всем этим стоит Солоццо, но он никогда неосмелился бы обрушить такой удар, не заручившись поддержкой по меньшей мереодного из пяти больших семейств Нью-Йорка. Наверное его поддерживает семействоТатаглия. Это означает либо войну, в которую будут вовлечены все силы, либонемедленное соглашение на условиях, продиктованных Солоццо. Сонни печальноусмехнулся. Хитрый Турок все отлично запланировал, но ему не повезло. Старикжив, и это означает войну. А с Лукой Брази и деньгами семьи Корлеоне результатможет быть только один. И снова беспокойная мысль: где Лука Брази?

В машине вместе с Хагеном и водителем было четыре человека.Хагена посадили на заднее сиденье между теми двумя верзилами, что подошли кнему сзади. Солоццо сидел спереди. Человек, сидевший справа от Хагена, натянулему на глаза шляпу, так что Хаген не мог ничего видеть.

— Если пошевелишься, пристрелю, — предупредил он.

Поездка длилась недолго, максимум двадцать минут, но когдаони вышли из машины, было уже темно, и Хаген никак не мог определить, куда егопривезли. Его повели в какую-то квартиру на нижнем этаже и усадили на стул спрямой спинкой. Сам Солоццо уселся за кухонный стол, прямо напротив Хагена. Еготемное лицо напоминало морду хищника.

— Мне не нужно, чтобы ты боялся нас, — сказалон. — Я знаю, что ты не принадлежишь к мускулистой части семейства и прошулишь об одном: помоги Корлеоне и мне.

Дрожащей рукой Хаген поднес сигарету ко рту. Один изприсутствующих поставил на стол бутылку виски и позволил Хагену сделатьнесколько глотков из фарфоровой кружки. Хаген быстро выпил обжигающийвнутренности напиток. Руки его перестали дрожать, и в ногах он уже нечувствовал слабости.