— Грозить друг другу не стоит, — опять вмешалсяАфганец.

Теперь они говорили вполне мирно, и я понемногууспокаиваться стала.

— Жара, черт ее дери, — сказал Афганец, —скажи своим, пусть пиво принесут.

Вошел парень, поставил на стол бутылки и стаканы. На левойруке у него был браслет, интересней такой, заметный: слоники на цепочке. Он всена столе расставил и хотел уже уходить, тут я колено чуть подняла, вроде хотеласесть поудобнее, и его рука по моей ноге скользнула.

— Руки убери, — прорычала я.

Парень растерянно руками дернул, на Мотю покосился, Тоткивнул, и парень поспешно исчез.

Далее встреча продолжалась в деловой и дружеской обстановкеи закончилась минут через десять.

В машине Павел сидел угрюмый, Гиви молчал, а я молчать немогла, долгое напряжение сказалось, слова из меня как горох посыпались.

— Я знаю, ты сейчас скажешь «заткнись», и я, конечно,заткнусь, и меня никто слушать не собирается, но все-таки скажу: Мотя жулит.Какую-то пакость задумал. Верить ему нельзя. Он психопат и может сделать чтоугодно, просто потому, что солнце ярко светит. Ты заметил, какие у него руки?Пальцы толстые, как сосиски, и шевелятся, шевелятся, как тараканы в банке.Разве можно верить человеку с такими руками? — Я запнулась на слове: Павелсидел и озадаченно рассматривал свои руки.

Мы вернулись на турбазу, против чего я не возражала: соседии так смотрели с недоумением. Поднявшись утром, я в доме никого не обнаружила ииспугалась. Видно, и у меня горячка началась, но когда кто-то из моих бандитоврядом, как-то спокойнее. Мотя из головы не шел. Чтобы придать себе бодрости, япод душ встала и даже спела что-то, а когда к двери повернулась, охнула: былаона открыта, прислонясь к косяку, стоял Павел и меня разглядывал. А я такперепугалась, что совсем голову потеряла, заорала, схватила полотенце и сталаего хлестать по плечам. Он хохочет, руками машет, бросился от меня, а я за ним.

— Ладно, сдаюсь, — сказал весело. И тут ясообразила, что опять не дело сделала, торопливо в полотенце завернулась исказала сердито:

— Подглядывать в ванной, гнусность какая, не ожидала.

— Ладно, не злись. Ну, захотелось, каюсь, живойчеловек. А ты ничего.

— Пошел к черту, — рассвирепела я и в ваннуюбросилась. Оделась торопливо, но выходить долго боялась. Павел за столом сидели меня, как видно, ждал.

— А ты отважная, — сказал смеясь.

— Будешь приставать, сбегу. У тебя жена манекенщица,или забыл?

— Да нет, помню. Что жена? Дылда тощая, в башке однитряпки, что я, что другой, лишь бы баксы.

— Что это ты разоткровенничался? — насторожиласья. — Или на жалость давишь? Так я не пожалею. Сам выбирал, значит, тебетакая и нужна.

— Правильно мыслишь. А тебе, значит, этот хмырь нужен?

— Я о твоей жене не высказываюсь, и ты не смей.

— Все ж таки ты баба чудная, с первого раза не поймешь.

— И понимать нечего. Ты — мужчина, я — женщина, пугатьменя — свинство страшное, приставать — того хуже, потому что с таким бугаем,как ты, мне не справиться, а терпеть противно.

— Чем же я так противен?

— Ты к словам не цепляйся. Мужик ты умный и понял все,что я сказать хотела.

— Неужто правда своего хмыря любишь?

— Конечно, люблю. Он человек хороший, добрый,серьезный. И Роланду будет хорошим отцом, а мальчику отец необходим, особенно втаком возрасте.

— Ага, будете вместе книжки разглядывать, романсыслушать и помидоры на даче сажать.

— Дачи пока нет, но обязательно купим. Скажи-ка лучше,что делать будем? — решила я сменить тему.

— А ничего. Ждать.

— Долго?

— Как получится, — обсуждать со мной свои планыПавел явно не спешил, ну и я приставать не стала.

Ночь была звездная, душная. Я хотела окно открыть, да рамаприколочена здоровенными гвоздями. Павел, конечно, об этом знал, потому и небеспокоился. Ухмыляясь, я взяла полотенце: хорошая ночь для купания. Озеро тутрядом. Вышла из комнаты, стараясь дверью не скрипеть. Ступала я осторожно, светнигде не включала. В холле мелькнула тень, и Мишка спросил:

— Куда это ты собралась?

Значит, я не ошиблась, меня сторожили, и сторожем сегоднябыл Мишка. В принципе это не имело значения, но для меня Мишкапредпочтительней.

— О Господи, — сказала я, останавливаясь, —напугал-то как.

— Ты мне зубы не заговаривай, куда намылилась?

— Как куда? — удивилась я, демонстрируяполотенце. — Купаться.

— Серьезно? — ухмыльнулся он. Конечно, Мишка могразбудить Павла или просто загнать меня назад в комнату, но я надеялась, чтоего глупости хватит на другое, потому в атаку пошла.

— А что, нельзя? Духота, уснуть не могу.

Мишка хмыкнул глумливо и ко мне полез.

— Чего ж ты меня не позвала?

— Придурок ненормальный, — запаниковала я, пытаясьвырваться.

— Чего орешь, дура?

— Я сейчас не так заору, — сказала я, сбрасываяего руки.

— Под Павла стелешься, — презрительно фыркнулМишка.

— Дурак, — взвизгнула я, все-таки вырвалась и заныла:

— Чего привязался, что мне, искупаться нельзя?

Вот тут бы ему отпустить меня да пойти к Павлу, только мозгиу Мишки были в штанах. Он покосился на дверь Павловой комнаты и сказал:

— Что ж, пойдем, искупаемся.

— Тебе нельзя боевой пост покидать, — съязвила я.

— Тебя спросить забыл. Идем.

— Никуда я с тобой не пойду.

— Все девочку строишь?

— Если ты меня хоть пальцем тронешь, все Павлурасскажу: и про водку, и про купание, и про боевой пост.

— Зубов много?