Я резко развернулась и пошла в свою комнату. Там побродиланемного, хотела почитать, свет включила, но сразу выключила. И на цыпочках кдвери подошла. Тихо. Дверь бесшумно открыла и на цыпочках вышла в холл. Мишкинигде не наблюдалось. Входная дверь была открыта, это озадачило, но не надолго:Мишка сидел на крыльце и курил.

— Черт надоедливый, — сказала я. — Пойдем.Будешь приставать, ей-богу нажалуюсь.

Ну, мы и пошли. Озеро метрах в тридцати от нашего дома,спустились по тропинке к плакучей иве, и я сказала:

— Так, мальчики налево, девочки направо.

Мишка хмыкнул, а я пошла дальше по тропинке, разделась,повесила одежду на ветку и осторожно в воду вошла. Вода была как парное молоко.Тут луна показалась, звезды по-особенному вспыхнули, я ахнула и поплыла,стараясь не нарушать тишину, и про себя шептала: «Господи, какая красота».

Доплыла до середины озера и назад вернулась. И только тогдапро Мишку вспомнила. Его нигде не было видно. Я насторожилась, постояла в водевозле берега, прислушиваясь. Ни звука.

— Мишка, — позвала.

Тишина. Куда он делся? В дом вернулся? Не похоже на него.Тут на меня вдруг такой страх напал, я из воды выскочила, одежду схватила исломя голову к дому бросилась. На крыльце никого не было, дверь отперта. Я вхолл вошла и свет включила. Никого.

— Мишка, — позвала возле двери в его комнату.Тишина. Я дверь толкнула, она открылась, в комнате было темно, но и так ясно:никого.

Я вышла на крыльцо, тревожно вглядываясь в темноту. Все былотихо. Ждала я минут сорок, может, больше. Озябла и в дом вернулась. Дверьзаперла. Придет, пусть выкручивается, как хочет, придурок. В своей комнатепереоделась и легла. Но сон не шел, я все прислушивалась, было тихо, как вмогиле. Потом я все-таки уснула, проснулась в шесть. Вскочила и в холл вышла.Дверь была заперта, Мишкина комната пуста. Тут я здорово испугалась. Надо былосрочно что-то решать. Потоптавшись минут десять, я постучала в дверь комнатыПавла и вошла. Он спал, лежа на животе, свесив руку до пола, я его за эту рукуподергала, и он проснулся.

— Ты чего? — спросил хмуро.

— Ты куда Мишку послал?

— Чего? — не понял Павел.

— Мишки нигде нет, вот чего.

Павел сел в постели и на меня уставился.

— Так.

Через пять минут все собрались в холле, и мне допросустроили. С пристрастием. Сначала я решила молчать о ночном купании, но поняла,что они из меня махом все вытрясут, заревела и сказала:

— Мы купаться ходили. Ночь теплая, в комнате духота.Вот и решили.

— Артист, — усмехнулся Витек.

— И ты пошла с ним ночью на озеро? — усомнилсяПавел.

— Пошла.

— И давно вы так бродите?

— Нет.

Мужики переглянулись.

— Дальше, — гаркнул Павел, очень недовольный. Ярассказала, как было дело, с максимальными подробностями.

— Почему ночью не разбудила? — спросил Павел.

— Откуда мне знать, куда он делся? Может… мало ли что,а тебе бы это не понравилось. Я думала, к утру придет, никуда не денется.

Павел поднялся, за ним остальные.

— Идем. Покажешь, где это.

Отдыхающие еще спали, по дороге к озеру и на озере ни души.Я показала, где раздевалась, и стала иву обходить.

— Е-мое, как пионеры, — потряс головой Витек.

Павел наклонился, трава в этом месте была так утоптана,точно здесь резвилось стадо бегемотов. Гиви что-то искал в траве, а я прошлаеще немного вперед и замерла. Потом слабо охнула и стала оседать на землю.Возле самого берега в воде лежал Мишка, раскинув руки, и смотрел на менямертвыми глазами.

— Черт, — выругался Павел, — Витек, подгонимашину.

Я рванула к кустам, согнулась в три погибели, меня вырвало.Вытерла лицо платком и обессиленно в траву опустилась, наблюдая за действиямимужиков.

— Иди в дом, — сказал Павел, я кивнула, и тутвроде бы что-то в траве блеснуло, наклонилась, стала руками шарить.

— Ты чего? — Павел подошел ко мне. Я выпрямилась,протянула руку и разжала пальцы. На ладони лежал золотой слоник.

— Мотя, — выдохнул Павел, — теперь я еготочно убью.

И началось. Последующие два дня я постигала азы ведениявойны. Первое: мафия — это прежде всего большие деньги, следовательно, бьютпрежде всего по деньгам. Вот мы и били. То есть я-то в военных действиях неучаствовала, мне все больше приходилось бегать, а еще больше лежать и головупрятать, точно страусу. Война — это такое дело, не позавидуешь. Меняли машины,адреса и двигались, двигались. У меня от этой суеты голова шла кругом. Ужепозже я узнала: Павел успел нанести ряд болезненных ударов, прежде чем Мотяпонял, откуда гром среди ясного неба, и начал охоту. Однако или охотники былитак себе, или Павел был везунчик, по городу его гоняли впустую. Кто-то Павлуздорово помогал: про Мотю он знал все. И новые машины и квартиры тоже не извоздуха материализовались. По понятным причинам, этот «кто-то» меня оченьинтересовал, но был он умен и осторожен, засечь его так и не удалось. Правда,через полгода мы его смогли вычислить, но это через полгода, а пока я в чужихквартирах сидела, лежала на грязном полу машин, в общем, участвовала впартизанской войне, стараясь выжить.

День шел за три, как у подводника, и все это, само собой,мне совсем не нравилось, но кто меня спрашивал? Как бы то ни было, два дня прошлис максимальным везением, а на третий… Конечно, виновата была я. Мне сон плохойприснился. Может, для кого ерунда, а я суеверная, ну и начала нервничать.Всякие мысли одолевали: как там сын и не случилось ли чего. Вот я и уговорилаГиви заехать на переговорный пункт, хотела позвонить, успокоиться. Он былпротив, но я, если уж чего себе в голову вобью, того добиваюсь непременно, какговорится: не мытьем, так катаньем. Ну, и уговорила. Затея казалась не опасной,кто ж нас здесь ждать-то будет? Подъехали, Гиви остался в машине, дело обычное.Сижу, жду. Гиви, конечно, нервничает. И я нервничать начала. Подхожу к окошку,спрашиваю, долго ли ждать? Ответ неопределенный. Я вышла к Гиви, объясняю, так,мол, и так. Он заорал, а я его к черту послала. Поругались минут пять, потомрешили: он через полчаса подъедет. Сиднем сидеть — тоска страшная, я сходила вкиоск за газетой. Сижу, читаю.