— Да ладно! Папа мало с кем из родни общается. Он, конечно, станет обливать тебя высокомерием и презрением, но это его обычное состояние. И мне, и маме достается постоянно. А уж бабушка Тоня у него вообще монстром была. И если мне нужно отречься от отца ради тебя, я сделаю это с легкостью.

— Нет, не надо! — кричу я. — Он же все-таки твой отец! Так нельзя!

— Сам знаю, — фыркает Кирилл. — Да ну его, — отмахивается он от неведомого Вадика-Павлика и осторожно опускает меня на пушистый ковер. — Я измучился без тебя, Олька, — рычит он, вставая между моих бедер.

Я вздыхаю, стараясь не разреветься. Открываю глаза и в свете тусклого ночника смотрю на сопящего рядом Роберта.

— Малыш мой дорогой, — шепчу я и, не в силах сдержаться, утыкаюсь носом в подушку. О чем я плачу? От безнадеги, наверное. Я таки попала в сети старого паука, и фиг отсюда выберешься. Нужно, наверное, поспать, а не ворошить прошлое. Запутанное и до сих пор непонятное. Попытаться вернуться обратно в Эдинбург.

«А если Шевелев тебя убьет, с кем останется Роберт?» — подает голос потаенный страх. И остаток ночи я гляжу в потолок сухими глазами и пытаюсь понять, как поступить дальше.

«Ссориться с Вадимом нельзя. Кто еще обладает реальной силой и деньгами? Кто еще способен обеспечить безопасность мне и моему сыну? Здесь, за высоким забором, я могу чувствовать спокойно и иногда выезжать в город с охраной. Но кто поручится за жизнь русской эмигрантки, снимающей коттедж на краю города? Куда в случае моей гибели определят Роберта? И сможет ли мама забрать его у имперского правосудия? Захочет ли? Да и тягаться в одиночку с ювенальной системой Великобритании даже Косогорову не под силу. Я поворачиваюсь к сыну, отбросившему прочь покрывало, и снова любуюсь своим малышом. В который раз благодарю бога за этот священный дар. Именно мне достался самый чудесный мальчик в мире.

«Я смогу. Я справлюсь, сыночек, — в предрассветных сумерках клянусь я и, как только первые лучи солнца золотят окна Косогоровского особняка, проваливаюсь в глубокий черный сон.

А поздно утром просыпаюсь от самой настоящей качки. И в первую минуту не пойму, где нахожусь.

Роберт радостно прыгает на кровати и, увидев, что я проснулась, плюхается рядом.

— Ну, наконец-то, — вздыхает он как взрослый и добавляет жалостливо. — Мама, я кушать хочу.

— Да, милый, — охаю я и, подхватившись с кровати, лечу в ванную. Наскоро переодеваюсь и, умывшись, сворачиваю волосы в самый простой узел. И только по дороге на первый этаж вспоминаю об указании свекра явиться к нему в кабинет сразу после завтрака.

Твою ж мать! А на мне леггинсы и майка. Даже бюстгальтер надеть забыла!

«Ладно, пронесет, — думаю я, входя в пустую столовую. Экономка Аня, завидев нас, торопливо жарит оладьи. А я, расставляя тарелки себе и Роберту, бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Мой дорогой свекор уже должен отчалить на работу. Ну там, кому нос отрезать или пенис дорастить…

Усевшись за стол, Роберт болтает ногами и что-то рассказывает мне и Анне про собаку, обещанную дедом.

«Как всегда, очаровал и бросил, — думаю я раздраженно, и как только домработница ставит на стол блюдо с румяными оладьями и сметану, на пороге столовой возникает сам Косогоров.

— Налей-ка и мне чая, Аня, — просит он, садясь рядом с Робертом. Краем глаза я наблюдаю, как маленькая толстая женщина мечется из столовой в кухню, как спешит обратно с подносом, на котором дребезжат мелодичным звоном чашки и стоит большой пузатый чайник с нарисованным на боку фазаном. Такой мужской и самодостаточный в своей простой красоте. Я перевожу взгляд на Вадима Петровича. Он совершенно спокоен, в отличие от меня. Белый свитер, черные широкие штаны и снова этот дурацкий браслет.

Завтрак проходит в полном молчании. Вернее, Роберт болтает, а я ему односложно отвечаю. Косогоров же добродушно наблюдает за нами. Жует свои оладьи и запивает их чаем из большой чашки с таким же рисунком, как и на чайнике.

— Мы договаривались поговорить после завтрака, — вежливо бросает Вадим, вытирая губы салфеткой. — Жду тебя через пятнадцать минут, — замечает он строго и, поблагодарив Анну, замершую около двери на в кухню, собирается уйти прочь.

— Дедушка, — не выдерживает Роберт. — А когда мы поедем за собакой?

— Нам с твоей мамой нужно решить один вопрос, — улыбается ребенку Косогоров. — Это займет примерно час. Ты можешь пока поиграть или выйти с Анной Ивановной в сад. Там качели…

— Здорово! — пыхтит мой маленький мужичок. — Качели! Как же давно я на них не катался!

— Сначала доешь, — усмехается свекор. — Кто плохо ест, того собаки не слушают.

— Правда? — разочарованно спрашивает Роберт и признается. — А я кушать не люблю. Линда меня обычно ругает…

— А кто это? — удивленно спрашивает Косогоров.

— Моя воспитательница, — тяжело вздыхает Роберт. — Мне Линда не нравится. Она разговаривает шепотом и все время сердится на меня и других детей. На тебя, дедушка, она бы тоже заругалась, — замечает малыш.

— За что? — смеется Вадим Петрович. — Я хорошо кушаю, Роб.

— Ты держишь руки в карманах, — заявляет маленький нахал. — И когда пил чай, не поставил чашку на блюдце!

— Никого она не заругает, эта твоя Линда, — довольно хмыкает свекор. — А знаешь, почему? — состроив наивную физиономию, переспрашивает он Роберта.

— Почему? — доверчиво интересуется малыш, не подозревая, что уже угодил в ловушку.

— Мы с тобой живем здесь. А эта твоя Линда навсегда осталась в Шотландии.

— Получается, мы никогда-никогда туда не вернемся? — испуганно спрашивает Роберт и, соскочив со стула, с разбегу утыкается лицом мне в колени. — Мамочка, скажи, что это неправда! — плачет он. — Ты же говорила, что мы проведаем бабушек и вернемся…

Я бросаю укоризненный взгляд на Вадима. Но тот, раздраженно всплеснув руками, уже выходит из столовой.

— Мне никакая собака не нужна, — всхлипывает сын. — Я хочу домой. Давай вылечим старенькую бабушку и уедем. Пожалуйста, мамочка! Там же мои друзья и Берта. Мы не можем бросить ее, ведь правда же…

— Конечно, милый, — шепчу я, гладя белобрысую вихрастую голову, — Конечно, мой любимый.

И честно говоря, не знаю, что ответить сыну. Как объяснить происходящее? И как из Эдинбурга привезти нашу толстую и сварливую корги?

Вадим

Честно говоря, за те несколько дней, что Ольга с сыном провела в моем доме, у меня развился комплекс неполноценности. С этой женщиной я постоянно попадаю впросак. Теперь вот и ребенка расстроил. Не в силах утешить Роберта или что-то ему объяснить, я покидаю столовую и, войдя в кабинет, подхожу к окну. За широкими французскими створками виднеются зеленый газон и сад неподалеку. Я кошусь на часы. Ольгу ждать еще рано. Пока она успокоит сына, пока подготовит обличительную речь для меня. Но сегодня выходной, и есть время подождать эту несносную женщину. Открываю створку и, шагнув во двор и лишь на минутку замираю около сочной изумрудной травы. А затем скидываю шлепанцы, или, как их теперь называют, мюли, и босыми ногами ступаю на газон. Тоненькие стебельки приятно щекочут ступни, а я, вдохнув полной грудью свежего воздуха, чувствую себя беззаботным как мальчишка. Проблем, конечно, выше головы. Но хочется хоть на минуту отбросить их в сторону и подставить лицо ласковому утреннему солнцу. Сделать парочку медитаций для хорошего здоровья и настроения. Раздумывая, с какой бы начать, я лениво пялюсь на сине-голубое небо и облака. И как только занимаю исходное положение — голова опущена вниз, а колени расслаблены — сзади слышится голос внука.