Николай, уже не обращая внимания на раздражающую каплю пота на кончике носа и слабость ниже живота, собрался с духом. И…

— Хенде хох!

Сразу же пришлось один раз выстрелить из «маузера», потому что дернувшиеся от испуга гитлеровцы не подняли рук, как приказал бархан, не упали лицами в песок, а повели стволами в сторону окрика. Пуля угодила одному из них в бедро, отчего фашист со стоном свалился, выронив оружие и схватившись за рану. Другой полоснул очередью наугад, абсолютно не видя цели, завертел головой.

— Хенде хох, твою мать! — снова выкрикнул бархан, и теперь враг, кажется, определил источник команды. Не веря своим глазам, щурясь от солнца и песчаного ветерка, десантник поднял «МП-40» на уровень лица, быстро целясь в еле заметный теперь холмик.

Новый выстрел поверг и этого диверсанта, который, падая с простреленным плечом, заметил вздыбившийся в десяти метрах от него песок.

Синцов, как черт из табакерки, выскочил из укрытия и сразу сделал кувырок к подножию бархана, встал на колени, направляя пистолет на противника. Стрелять не пришлось — оба раненых корчились в ложбинке, не пытаясь сопротивляться. Лейтенант рванул к ним, держа оружие наготове и краем глаза бдя за дальним краем низинки.

— Я же сказал, руки вверх, уроды! — бросил Николай, подскакивая к немцам и хватая из песка трофейные автоматы.

Вдруг один из рослых десантников, превозмогая боль в руке, вскочил и набросился на обидчика. Синцов поднятым автоматом парировал удар ножа, зажатого в кулаке гитлеровца, отвел лезвие в сторону и сильно пнул фрица в пах. С истошным воплем тот повалился и, зарываясь потным лицом в песок, скорчился в позе зародыша.

— А это тебе, сука, за Ленинград! — лейтенант саданул сапогом в бок раненого, еще и еще, приговаривая: — За Сталинград, за Украину, за Кавказ!

От дальнейших избиений фашиста спас его товарищ — Николай услышал шорох сбоку, метнулся в сторону, уходя от возможного выстрела. И вовремя. Раненный в ногу гитлеровец уже вскидывал руку с пистолетом. Больно шмякнувшись плечом на валяющийся вражеский «МП-40», Синцов первым начал палить из «маузера». Раз, второй, третий.

Десантник оказался то ли настолько везуч, то ли живуч, он не умер — только две пули попали снова в ту же ногу и в руку, третья ушла выше головы. Фриц скорчился и затих.

Пять минут хватило Синцову, чтобы полностью обезоружить обоих диверсантов и связать, надев одному из них наручники, собрать в кучу трофеи и оглядеться. Никого.

Он вскарабкался на гребень бархана, осторожно выглянул. На ровном солончаке была отчетливо заметна вереница фашистов, двигающихся к естественному укрытию песчаного холма с торчавшими на нем глиняными пирамидками.

Термитники!

— Что и следовало доказать! — вслух сказал офицер, утирая лицо и натягивая на него противопесочную повязку. — Ну, Агинбек, ну, мудрейшина! Голова-а.

Гитлеровцы поначалу шли в сторону Синцова, но, услыхав перестрелку, поняли, что там тоже засада, и повернули к холмам с выпирающими из них пирамидками. Николай решил припугнуть врага, а заодно дать понять, что здесь тоже жарко. Он чуть выглянул из-за песчаного бугра, положил «маузер» на предплечье за неимением жесткой кобуры-приклада и, прицелившись, начал стрелять. В хорошие времена этот пистолет выдавал «на-гора» все двести метров простреливаемой дистанции, не на шутку прочесал сектор и сейчас, достав противника пулями калибром 7,63 мм. Синцов методично стрелял по цепочке медленно двигающихся фашистов. Опустошив коробчатый магазин на 20 патронов, лейтенант оценил итоги: двое фрицев получили ранения, остальные залегли и стали огрызаться огнем из всех стволов.

Николай ретировался за прикрытие бархана и, перезаряжая «маузер», вернулся к пленным. Нужно было попробовать разговорить этих верзил, выведать цель группы и маршрут запасного отхода. Но, глядя на злые красные рожи «истинных арийцев», офицер понял — пытать и добиваться правды от них бессмысленно. Да и времени на это не было. Хотя…

Пальба со стороны солончака затихла, песчаные фонтанчики на гребне холма перестали его взрыхлять, но вдалеке раздался одиночный выстрел, в той стороне, откуда шли вражеские диверсанты. Там все еще воевал старый мираб, судя по типичному звуку «ли-энфилд». Это воодушевило лейтенанта. Он уже внимательнее посмотрел на пленных, взвел курок пистолета и подошел к раненному в ногу:

— Сколько вас… Тьфу… Вифиль зи зинд? Вер зи зинд? Варум зи хир? Сколько, кто и зачем вы здесь?

Вспоминая уроки немецкого языка, Синцов надеялся, что фрицы понимают его и ответят. Он ошибался. Они поняли, что хочет этот русский офицер от них, но говорить ничего не собирались. Боевой пыл немецких десантников погас, но закалка и вера в непобедимость Великой Германии остались, сидели в крови.

— Значит, найн? Типа нихт ферштейн, да?

Тот верзила, что закрывал красной от крови ладонью плечо, криво осклабился и сплюнул под ноги лейтенанта.

— А-а, вон даже как? Ну, тогда, сволочи, не обессудьте, у меня и правда нет времени на вас.

Синцов наклонился и воткнул длинный ствол пистолета в ноздрю гитлеровцу, надавив коленом на рану, а мушкой раскурочивая нос молчаливому диверсанту.

— Фойер? Да? Й-а? Стреляю?

Немец застонал от боли, из глаз брызнули слезы, он попытался выкрутиться, но Синцов надежно припечатал его в склон бархана, продолжая увечить лицо бедолаги. Напарник дернулся как-то помочь товарищу, отвлечь на себя врага, но Николай выстрелил и немного успокоил его — разорванное ухо окрасилось кровью, а взметнувшийся песок засыпал лицо смельчака. Гитлеровец замычал и скрючился от боли.

— Шпрехен, зольдат. Вифиль унд вер зи зинд? — лейтенант продолжил ковырять нос фрица стволом «маузера».

У диверсанта глаза вылезли из орбит, лицо вытянулось и стало лошадиным, но ответом офицеру были лишь скрежет зубов и утробный стон.

— Лады. Уговорили, — сказал Синцов и даже улыбнулся, заметив скорпиона, замершего в двух метрах от людей. — Не хочешь со мной разговаривать, швайне, будешь отвечать моему дружку.

С этими словами он подцепил желто-коричневое членистоногое и, к ужасу немца, опустил ему на грудь. Скорпион сначала дернулся было бежать, но замер, уставившись на перекошенное от страха лицо человека.

Далеко за барханом вновь выстрелила английская винтовка. Синцов вздрогнул, закусил губу и стал думать, равнодушно глядя на фрица, застывшего под неусыпным взором ядовитого гада.

— Так, полежите пока здесь, я мигом обернусь, красавчики! — сказал лейтенант, взвалил ранцы и трофейное оружие на плечи и зашагал по дну ложбинки в сторону ее выхода на равнину. Туда, где начинались солончаки и торчали конусообразные башни термитников. Он знал, что нужно делать. Именно то, что хотел от него мудрый Агинбек.

* * *

Аксакал не мог ждать долго. По разным причинам. Солнце все сильнее раскаливало барханы, как бы намекая человеку на то, что скорее бы отсюда убраться в тень юрты яйлака или хижины аула. Враг, раздраженный потерями и напуганный невидимым противником, мог выкинуть финт, не запланированный мирабом. А патроны при этом почти закончились. К тому же всего в трехстах метрах от него, за крайним в этой равнинной местности барханом сражался уважаемый Коля.