Ночной сумрак вроде бы начинал понемногу редеть. Хономер,успевший твёрдо запомнить направление на Северный Гвоздь, снова вызвал в памятикарту, прикидывая направление, на сей раз – он крепко надеялся – верное. Нашёлглазами остроконечный валун, торчавший на гриве в нужной ему стороне, шагнул сместа…

И сразу вскрикнул от боли. Ему показалось, он угодил босойступнёй прямо на острые грани битого камня. Хономер всё-таки сел, ощупал своюлевую ногу… и убедился, что именно так дело и обстояло. Оказывается, подмёткапрочного кожаного сапога не смогла вынести почти суток беспрестанного хожденияпо булыжным осыпям и наполовину оторвалась, начиная с носка. Очень скоро онаотвалится вовсе, если хоть как-то не подвязать. Хономер судорожно потянулся кправой ноге… Здесь сапог был в чуть лучшем состоянии, но именно чуть. Оченьскоро “придёт кон”<“Придёт кон” – этим выражением обозначали наступлениерокового момента в судьбе, в особенности смерть. > и ему.

Можно вытащить нож, распороть голенища и выкроить временноеподобие подмёток, но вот как их прикрепить?.. Разве что перевязью отсамострела, но как тогда нести самострел? Прямо в руках?..

Молодой жрец только что окидывал мысленным взглядом звёздныечертежи и пытался разобраться в замыслах Богов, но этот вопрос оказался не посилам его измученному рассудку. Чем больше Хономер размышлял о том, какправильно разрезать ремень перевязи, чтобы хватило на оба сапога и ещё осталсязапас, тем неразрешимей казалась задача. Следовало подумать ещё, а думалось,сидя на камне, в самом деле необыкновенно хорошо. К тому же его тело, нагретоедолгой работой, оставалось невосприимчиво к холоду, но вот кисти рук, ничем незанятые при ходьбе, застыли почти до потери чувствительности. Как удержать иминож? Никак невозможно. Хономер засунул пальцы под мышки и решил обождать, покаони хоть немного согреются.

Сонное беспамятство сомкнулось над ним сразу и незаметно.

Он проснулся, вернее, пришёл в себя, когда уже рассвело. Егоразбудил (и, как он впоследствии понял, – спас) какой-то резкий скрежет,коснувшийся слуха. Жрец вскинул голову, открывая глаза. При этом его волосыиздали непонятное похрустывание, но он не обратил внимания, сразусосредоточившись на том, что предстало его взгляду. Кругом было светло, а набольшой валун в двух шагах от него усаживался крупный гриф. Его-то когти ипроскрежетали по камню, вырвав Хономера из сна.

Человек и птица уставились друг на друга. Гриф переступил слапы на лапу и недовольно нахохлился. Хономер с содроганием подумал о том, чтопернатому стервятнику скорее всего уже приходилось лакомиться человечиной. На Алайдореведь не было ни леса для погребальных костров, ни слоя рыхлой земли, чтобыустраивать какие следует могилы; если же завалить мёртвое тело камнями, этолишь заставит хищных зверей повозиться какое-то время, но остановить их несможет. Поэтому кочевавшие здесь горцы поступали проще. Сразу предоставлялисвоих мёртвых грифам и иным падальщикам, полагая, что таким образом частицыплоти вернутся к природным стихиям всего быстрей и надёжней.

И вот гриф, смотревший сейчас на Хономера, спустился к нему,приняв его за мертвеца, только почему-то одетого и вообще не подготовленногодолжным образом к “погребению” в его, грифа, желудке.

В сердцах жрец хотел выхватить из-за спины самострел и еслине убить, так отпугнуть зловещую тварь, от которой к тому же распространялсягустой дух мертвечины… Движения не получилось. Тело, за время сна пронизанноетоками холода, слушалось туго, медленно, неохотно. Его ещё можно былоразбудить, но, похоже, это сулило неисчислимые муки. От поворота головы вновьзахрустели волосы, успевшие примёрзнуть к вороту рубашки, а мышцы отозвалисьглухой, далёкой болью. Можно представить, какова окажется эта боль, если сноваразогнать по жилам успокоившуюся было кровь. Как вытерпеть её? И зачем?

Ему надо отдохнуть. Ещё немножко отдохнуть, прежде чем опятькуда-то идти. А самым разумным казалось совсем отказаться от движения иостаться сидеть, ведь здесь было так покойно и хорошо… Хономер едва не заплакали в отчаянии подумал, что на самом-то деле жадный гриф не так уж сильно ошибся.То-то он не торопится улетать. Он просто подождёт ещё чуть-чуть и…

Избранный Ученик знал повадки стервятников. Зоркоглазыептицы кружат высоко над землёй, ища поживы внизу и в то же время бдительноприсматривая за сородичами, парящими у горизонта. И потому, стоит одномутрупоеду спуститься к обнаруженной добыче, как в самом скором времени к немуприсоединяется целая стая. Вон те чёрные точки под облаками… уж не спешат лиони к трапезе, разведанной соплеменником?.. Хономер представил себя в окружениидвух десятков таких вот грифов – громадных, голошеих, нестерпимосмердящих, – и омерзение пересилило всё, даже сонное безразличиеполузамёрзшего тела. Да и кто сказал ему, будто голодные птицы, собравшись вдостаточном числе, не вознамерятся отобедать ещё не умершим?.. Хономер слышалкогда-то, будто когти и клювы грифов не могут одолеть свежей и тем более живойплоти, справляясь лишь с уже тронутой разложением, – но проверять это насебе у него никакого желания не было. Ужас и отвращение подстегнули-такиугасшую волю. Жрец оторвался от камня, на котором сидел, и постепенно распрямилноги. Ему показалось, будто суставы и мышцы издали явственный скрип. Онпопытался грозно закричать на грифа. Получился какой-то хриплый, задушенныйклёкот. Тем не менее стервятник шарахнулся и отскочил, неуклюже взмахнувкрыльями. Новая волна тяжёлого смрада обдала Хономера. Она явственно напомнилаему… что? Воспоминание мелькнуло и скрылось в точности как сон, который посетилего перед самым пробуждением: сновидение было, это он помнил наверняка, но воткакое именно? – хоть убей.

Ноги были двумя негнущимися деревяшками, которые он свеличайшим трудом подставлял под себя, только чтобы не рухнуть вперёд. Онкое-как прохромал на этих колодах мимо грифа, разочарованно смотревшего емувслед, и полез по осыпи вверх. “Жди, паскудная птица. Не дождёшься…”

Мелькали ещё какие-то мысли, но их без остатка поглощалоусилие, требовавшееся, чтобы идти.

Про свои сапоги – верней, бывшие сапоги с оторваннымиподмётками – Хономер вспомнил, только когда его плоть почти полностьюотогрелась и тупая боль, восходившая из ступней, наконец достучалась досознания, став острой и невыносимой. Тогда он посмотрел вниз, а потом,ужаснувшись, назад. Его глазам предстал кровавый след, далеко протянувшийся заним по камням. Жрец со стоном поник наземь и принялся осматривать свои ноги.Сказать, что они были изранены, значит стыдливо приуменьшить. От самых пальцевдо пяток кожа просто отсутствовала, стёсанная острыми, как ножи, гранями битогощебня. Хономер прошептал очередное проклятие охотничьему азарту, бросившему егов погоню за диким быком, – мало того что в одной рубашке, так ещё и безсамого необходимого. Да не о еде речь!.. Хономер мог с лёгкостью обходиться безпищи несколько дней. Он и теперь почти не хотел есть. Но как он умудрилсязабыть о возможности случайных увечий, подстерегающих самого опытногозверолова?.. Почему выехал за добычей без снадобья от ран, без единой чистойтряпицы для повязки?..