Теперь вот оставалось только резать одежду.

Тут выбор был небогат: рубашка либо штаны. Хономер сновапосмотрел на свои изувеченные ступни и, как ни противилось тому всё егосущество, сберёгшее, оказывается, какие-то остатки гордости, – выбрал вжертву штаны. Достаточно было вспомнить недавний сон, чуть не завершившийсясмертью. Хономер понимал: если под конец дня он опять не доплетётся до лагеря –а надежда на это была откровенно невелика, – ему волей-неволей придётсяустраиваться на ночлег, потому что возможности изнурённого тела небеспредельны, какая бы непреклонная воля ни подхлёстывала его. И вряд ли новаяночь выдастся намного ласковей прошлой. Так вот. Если во время ночлега на нёмбудет рубашка, он, может быть, и доживёт до утра. А если, уподобившисьгероям-мученикам со старинных рисунков, он сделает выбор в пользу стыдливости,нового рассвета ему не видать уже точно.

И Хономер, внутренне корчась от сознания надругательства,коему подвергала его злая недоля, расстегнул сперва пояс, потом распустилгашник штанов. Он уже почти не задумывался, совершалось ли это непосредственноволей Богов либо Их попущением. Он просто пытался остаться в живых.

Штаны пришлось распарывать сверху донизу без остатка, иначеполосы ткани получились бы слишком короткими. Затем жрец раскроил голенищаставших бесполезными сапог и с бесконечными предосторожностями приложил их кживому сочащемуся мясу подошв. Всё равно прикосновение вышло таким, что вглазах померк свет и брызнули слёзы, он лишь смутно удивился тому, что совсемнедавно шёл на этих самых ногах. Как такое было возможно, если теперь он ссодроганием думал даже о том, как станет отдирать присохшие куски голенищ,когда их придётся менять?.. А ведь придётся, и скоро…

Быть может, лагерь откроется ему вон за тем отрогом, оченьпохожим на тот первый, который он пересёк вслед за быком. Как будет обидно, еслион слишком промедлит и вместо палаток увидит лишь мусор, оставленный снявшимсякараваном, да кострища с ещё тёплыми углями!

Скрипя зубами, Хономер перевалился на четвереньки инекоторое время полз так, по крохам набираясь решимости встать.

Снег больше не шёл, тучи стояли гораздо выше вчерашнего, нои порубежная гряда Алайдора, и громада самого Заоблачного кряжа по-прежнемускрывались в густой пелене, не давая себя рассмотреть. И солнце за весь деньтак и не показалось ни единого разу, чтобы дать Хономеру хоть приблизительноопределить север и юг. Он пытался сделать это по лишайнику на камнях. Однакобурые, зелёные, жёлтые разводы покрывали скалы самым неожиданным образом: всёкак будто перемешалось не только в звёздных небесах, но и на земле. Хономер вспомнилдаже об остатках снежных заносов, – может, хоть по ним удастся вычислитьнаправление давешнего ветра, падавшего со стороны главных хребтов?.. Это быладревняя наука его племени, ездившего зимой на собачьих упряжках и умевшего незаблудиться в самый лютый буран. Увы, Хономер вспомнил о ней слишком поздно.Снег стаял, окончательно превратив бессчётные гривы в череду близнецов… причёмнимало не напоминавших, возможно, самих себя же, но в снежном одеянии, памятномпо вчерашнему утру.

В некоторый момент Хономер понял, что, даже если сторонысвета, угаданные им по звёздам, определены верно и с тех пор он не слишкомсбился с дороги, – он запросто пройдёт мимо лагеря, оставив его закаким-нибудь бугром. Из палаток будут подниматься тонкие струйки дыма, но от усталостион их не разглядит и не учует. И без вести канет в небытие, чтобы никогда неузнать, как близко было спасение…

Подумав так, Избранный Ученик не ощутил ни отчаяния, нижелания упрекнуть губительницу-судьбу. Даже и на это у него больше не было сил.Он шёл и шёл, зная, что идёт, по всей вероятности, в никуда. Шёл просто потому,что остановиться и ждать, чтобы слетелись обрадованные грифы, было ещёневозможней.

За весь день ему повезло только однажды. Жалкое это везениезаключалось в том, что Хономер высмотрел неосторожного зайца и тот, вместотого, чтобы сразу броситься наутёк, почему-то позволил ему взвести непослушнымипальцами самострел и прицелиться. Тёплую тушку жрец оставил стервятникам. Не точтобы его воротило от сырого мяса, при необходимости он мог запихать себе в ротещё и не такое, просто голода по-прежнему не было. Меховая шкурка оказаласьполезней. Хономер размотал тряпки и, разрезав, подложил её под остаткистоптанных голенищ. Шкура горного быка подошла бы для этого гораздо лучше,особенно взятая от хребта, и Хономер загадал себе: если останется жив – немедлявелит привести лучшего сапожника Тин-Вилены и закажет ему самые крепкие сапоги.С наипрочнейшей подмёткой, которая никогда не отвалится и не прорвётся. Сдобротно проклеенными швами, сквозь которые никогда не просочится вода. Смягким войлоком изнутри, чтобы радовалась нога, чтобы ступала, как по свежейтраве…

Седовласый кочевник, много лет судивший пёсьи единоборства иза праведность в этом деле снискавший почётное прозвание Непререкаемого, безспешки ехал верхом по летней степи. Его младший сын полюбил девушку и захотел,чтобы родители, согласно обычаю, взяли будущую невестку в свой шатёр до месяцаВыживших, когда в степи играются свадьбы. Опять-таки по обычаю, отцу следовалосперва взглянуть на избранницу сына:

Особой нужды в подобных “смотринах”, по совести сказать, небыло. Степь – на то и степь, чтобы все знали друг друга и при встречездоровались честь честью, по имени. И Непререкаемый отлично знал род девчонки,приглянувшейся сыну. И даже её саму мельком видел однажды, на прошлогоднихзимних боях. Она ухаживала за кобелём, изрядно потрёпанным в схватке. Хорошаядевочка. И нынешняя поездка мало что добавила к мнению Непререкаемого, как он,впрочем, и ожидал. Однако обычай есть обычай. Если не придерживаться его,вполне можно уподобиться горожанам из Тин-Вилены, людям без родной звезды внебесах.

А кроме того, старый предводитель просто рад был случаюповидать сына, что во время летней пастьбы удавалось нечасто. И ничуть неменьше хозяина радовался свиданию Тхваргхел-Саблезуб, могучий белый вожак. Ведьюноша, надумавший взять жену, как-никак доводился ему братом по крови.

Теперь они возвращались домой, и было очевидно, что надшатром молодых непременно взмахнёт сверкающей гривой сам Бог Коней. Как ещёможно было истолковать ласковый дождь, целых два дня умывавший степную траву?..Благодаря ему влага наполнила русла, готовившиеся пересохнуть сообразно временигода, так что человеку, псу и коню даже не пригодился запас воды, взятый из дома.На всём пути их щедро поили пробудившиеся родники. Ключевая влага казаласьНепререкаемому удивительно вкусной и заставляла чувствовать себя молодым.Крылось ли в ней вправду нечто особенное?.. Или всё дело было в весёлоймолодости влюблённого сына?..

Так, занятый приятными мыслями, ехал по степи старыйкочевник. Он даже не сразу обратил внимание на фырканье принюхавшегосяТхваргхела. А между тем это пофыркивание могло означать только одно. Белый воинзаметил на равнине, которую считал по праву своей, чужого, незнакомого пса.

Непререкаемый огляделся и тоже заметил его, стоявшегоневдалеке, на вершине маленького холма. Пёс был действительно чужой. Подобныхему, если хорошенько припомнить, Непререкаемый видел годы назад: эту породудержали по ту сторону гор, она очень редко появлялась в степи, поскольку вовечьи пастухи не годилась.