«Жаль, мы не угадали со сроками, – говорила старшаявилла. – Это оттого, что суки симуранов дольше вынашивают щенков, почти пополгода. Мы всячески стараемся не допускать рождения неублюдков[31],но когда такое случается, стремимся подгадать к самым родам, чтобы уничтожитьдетёнышей, пока они ещё не открыли глаза. Это не всегда получается, ибо спомесями легко просчитаться. Скверно, что здешний малыш уже успел подрасти итвой сын полюбил его. Однако ничего не поделаешь…»

Виллы – очень невысокий народ, лёгкий в кости,предводительница не доставала моей матери даже до плеча, но за ней была правдаи власть.

Мать спросила её:

«Почему так? Почему вы не позволяете жить мешаномупотомству? Это славный щенок, и крылья у него совсем как у отца…»

«Не мешайся пест с ложками, – ответила вилла. –Его крылья только кажутся настоящими. Раньше мы оставляли тумаков[32]и смотрели, что будет, и всегда получалось одно и то же. Славные щенкивзрослели уродцами, их крылья оставались неразвитыми, так и не обретая размахаи силы, потребных для полёта. А потом эти заскорбыши сами начинали плодиться,так что калекам наследовали ещё худшие калеки. Жестоко отнимать жизнь, но ещёгаже – плодить подобные существа и позволять им ковылять по земле, с которойони не способны взлететь… Пойдём же, пока твой сын спит, совершим необходимое!»

На этом я решил, что слышал достаточно. Моя мать опять-такине призналась, но я сразу понял, что она отвлечёт гостью, давая мне время. Ясхватил Торона в охапку, мы с ним тихо-тихо выбрались сперва из клети, а потоми через забор со двора… Меня целую седмицу искали в лесу, и всё это время шёлдождь, насланный виллами, чтобы выгнать меня обратно домой, но я толькозабирался в чащу всё дальше. «Если тебе судьба умереть, – сказал яТорону, – то лучше уж здесь, вместе со мной, а не по чьему-то стороннемухотению!» Я боялся, что не уберегу маленького щенка, а вышло, что не уберёгсясам. Однажды я сел под деревом и не смог встать, потому что у меня отнялисьноги. Ещё через два дня мой дядька, брат матери, нашёл меня по следам. Когданас с Тороном принесли домой, я прижимал его к себе и кричал, что убью всякого,кто вздумает к нему прикоснуться.

«За этого щенка уплачена слишком дорогая цена, –осмотрев мои ноги, сказала старшая вилла. – Мало правды было бы в том,чтобы после этого разлучить с ним мальца… Успокойся, парень, и не бранисьтакими словами, а то слушать противно!»

Ещё через некоторое время мой отец доказал своё мастерство,сделав для меня эту тележку… С тех-то пор, благородный кунс, мы с Тороном всюдупутешествуем вместе!

– Глупость сопляков иной раз приносит неожиданныеплоды, – покосившись на красавца Торона, сказал Сквиреп Чугушегг. –Ты воистину позабавил меня, но я так и не услышал, какая нелёгкая занесла тебяв море! Только не говори мне, будто везёшь своего пса в горные края, где живутсимураны, чтобы те научили его летать, – всё равно не поверю!

Коренга улыбнулся.

– Я и не собирался говорить этого, кунс. Я лишь поведалтебе, с чего началось дело. А дальше всё просто… Так уж случилось, что менялюбят в нашем роду. Когда мы услышали, будто в стране Нарлак можно доискатьсявеликого лекаря, способного исцелить мои неисцелимые ноги, все дети Кокориныначали собирать мне деньги в дорогу, а потом проводили, докуда смогли. Спомощью друзей и мимоезжих купцов я добрался до Галирада, а там сел на корабль,чтобы отправиться в стольный Фойрег. Вот и весь сказ!

Он ждал и был готов к тому, что Двадцатибородый усмотрит вего повести какие-то несоответствия и вновь начнёт задавать насмешливыевопросы, но их не последовало. Чугушегг лишь очень пристально взглянул на него– так пристально, словно Коренга нечаянно проговорился о чём-то очень для неговажном. Пока молодой венн силился сообразить, что же это могла быть за важностьтакая, кунс поднялся со скамьи и рявкнул на своих мореходов:

– Ну-ка, лежебоки, отмахните Тагнаю, что я ухожу на юг!Иду к Фойрегу!

За рассказ Коренге досталась большая кружка тёмногосегванского пива и хороший кусок красной рыбы, завяленной так, что мякотьказалась полупрозрачной. Молодой венн не без испуга подумал о том, как приметего желудок незнакомую пищу, почти наверняка слишком соленую. Было бы гораздоспокойней, если бы он имел возможность по-прежнему сидеть в своей тележке, напривычно подставленном черпачке… Ничего не поделаешь, тележка оставаласьнедосягаемой. Из неё только-только вылили воду, и о том, чтобы забраться туда,даже речи не шло. Торонова попонка и мягкий коврик Коренги сушились под мачтой– как хочешь, так и устраивайся. Ладно, будь что будет! Коренга попробовал рыбуи убедился, что она совсем не была пересолена. Она чуть ли не таяла во рту,сухая вроде бы плоть растекалась на зубах нежным жирком… Коренга запоздалоподумал о том, что сегванов, сыновей моря, не нужно было учить, как рыбуготовить. Говорили же, будто на Островах в некоторых старых семьях находили удетей на коже чешуйки, точно так же как у родичей самого Коренги неизвестнооткуда запутывались в волосах нити лишайника и обломки коры!.. Потом он отведалпива и опять испугался, как оно ляжет на только что выпитую медовуху. Зря лиего предостерегали родственники, более, чем он, опытные в питии, чтобы опасалсямешать пиво с вином. По словам старших, подобная смесь порождала лютую головнуюболь, длившуюся целые сутки, – как раз то, чего ему именно сейчас только ине хватало…

Окончательно опечалившись, он отпил ещё пива. Тёмная жидкостьимела густой, плотный, отчётливо хлебный вкус, сдобренный особой сладкойгорчинкой. Ничего более подходящего к жирной рыбе придумать было поистиненевозможно. Коренга подумал о том, что у него дома гостю в первую очередь далибы хлеба. Доброго ржаного хлеба, лучше и вкуснее которого, по мнению веннов,ничего не могло быть… Потом он вспомнил сегванское присловье о голодном годе,вычитанное всё в той же книге-всезнайке. Было, дескать, так мало зерна, что неудалось даже толком наварить пива. Воспоминание оказалось очень полезным.Коренга мысленно махнул рукой на вполне возможные завтрашние неприятности – дозавтра ещё нужно дожить, что о нём загодя переживать! – и решил считатьпиво не хмельным напитком, а чем-то вроде хлеба. От которого, как всем известно,человеку не бывает и быть не может беды.

Рассудив так, Коренга приготовился в охотку осушить пузатуюкожаную кружку… И тут же в который раз вспомнил о своём нечаянном попутчике. Ио том, что тот наверняка был гораздо голоднее его. Раз уж он попытался украстьприпас Коренги, значит, не имел своего. И, получалось, уже третий день совсемничего не ел.