Коренга ответил как подобало:

– Спасибо тебе, достойный кунс. Если твоя удача меняслышит, пусть она будет всегда к тебе благосклонна!

Сказал и поймал себя на странном ощущении. Ему не хотелосьрасставаться с сегванами, от которых он совсем недавно ждал неминуемой смерти.И «косатка», мерно приподнимаемая дыханием моря, уже казалась едва ли не домомродным, уютным, дружественным и надёжным… по сравнению с неведомым берегом, гдеим с Тороном снова придётся самим прокладывать себе путь, одолевая бесчисленныепрепятствия. Удивительно устроен человек! Всего несколько суток назад Коренгапривязывал свою тележку возле борта аррантского корабля и со страхом думал отом, как между ним и твёрдым берегом проляжет полоса холодной воды…

Такого чувства он за собой что-то не приметил в торговомобозе, с которым приехал в Галирад и там распрощался, чтобы дальшепутешествовать одному. Может, это оттого, что в сольвеннской стране он ещёотчётливо осязал за спиной дом, а здесь всё было уже совершенно чужое? Иобещало становиться чем дальше, тем незнакомее и страшнее?..

С этими ничего не боявшимися мореходами Коренга был как застеной. И вот стена расступалась, выпуская его наружу. В полную неизвестность.Снова он двинется в путь по каким-то неведомым дорогам, а скорее всего, совсембез дорог, снова будет встречаться и поневоле сводить знакомство с людьми, откоторых поди ещё разбери, чего ждать!

«Как бы не пришлось мне, – посетила его прозорливаямысль, – потом вспоминать эти сутки на палубе у Чугушегга как самыесчастливые за всё путешествие…»

Тут Коренга поймал себя на том, что совсем не берёт в расчётсвоего нечаянного попутчика, галирадского крадуна, как бы разумея, что наберегу тот немедленно удерёт незнамо куда и не захочет путешествовать вместе.

«Причём, конечно, не попрощается. Да кабы не стибрил чегонапоследок…»

Правду молвить, Коренга и сам полагал, что не будет по немуособо скучать.

Покуда молодой венн, любивший душевную ясность, вот таккопался в себе, берег достаточно быстро приближался. Мореходам было известно,что здешнее дно не таило опасных камней, прячущихся в прилив, и «косатка» безбоязни резала носом прозрачную воду. Тёмная полоса суши росла впереди,постепенно распадаясь на белую каёмку прибоя и широченную – никак не меньшеверсты – россыпь белёсых песков, казавшуюся ровной, как хорошо выглаженнаястолешница. За ней маячили неровные горбы дюн, поросших жёсткой травой.

И надо всем продолжали господствовать синеватые облака,громоздившиеся у горизонта… Солнце ещё не взошло, а сероватый утренний свет всёникак не давал Коренге разрешить их загадку.

Лесной житель был наслышан о способности сегванских кораблейедва ли не полностью выбрасываться на сушу. Глядя на приближавшийся берег, онстал ждать, когда это произойдёт, но у кунса оказались совсем другие намерения.Впереди уже были отчётливо различимы полосы мёртвых водорослей и пустыхраковин, выброшенных волнами на песок, когда на «Поморнике» свернули парус ивзялись за вёсла. Вёсел было много, они просовывались в маленькие круглые люкипо всей длине корабля и, наверное, могли придать ему могучий разгон, вправдуспособный вынести на берег. Но вместо этого вёсла, наоборот, осторожнозамедлили бег лодьи и наконец вовсе остановили её, упершись в дно, и Коренгапонял, что морское путешествие кончилось.

Он думал, сегваны этак по-деловому, теми же баграми,выгрузят его тележку в ленивые волны, почти не пенившиеся на песке, и СквирепЧугушегг прикажет вновь поднимать парус… Он не угадал. Из-под палубы вытащилимостки, длинные, елового дерева, с набитыми поперечными брусками, чтобы в талойледяной сырости не оскользнулась нога, и с какой-то особой торжественностьювыпустили их за борт.

– Целый год мы с тобой, дочь, не выходили на берег воисполнение обета о мести… – сказал кунс. Не очень громко сказал, но слышнобыло по всему кораблю, от носа и до самой кормы, может быть, потому, что воиныслушали в полном молчании. – Теперь наша клятва исполнена, и суша неоткажется принять нас. Идём!

Взял Эорию за руку и вместе с нею ступил на мостки. Молодыемореходы у них за спинами продолжали хранить молчание. Коренга наконецсообразил, что они не собирались вытаскивать лодью на берег и устраивать привалс кострами где-нибудь в заветрии у ближних дюн – на что он, правду молвить,втайне рассчитывал. Сейчас отец с дочерью воздадут должное матёрой земле ивернутся, и яркий парус «Поморника» растворится в морской дымке…

Он только вздохнул про себя, когда двое крепких сегвановподняли его тележку, взяв за концы, и даже не скатили – играючи вынесли наберег по мосткам, способным выдержать лошадь.

«Вот и всё. Прощай, добрый «Поморник»…»

Торон сбежал следом, помахивая хвостом и радуясь тверди подлапами. Последним, озираясь и ёжась на холодном ветру, с корабля сошёлгалирадский крадун.

«Вот и всё…»

…И Коренга ошибся в который уже раз. Оказалось – не всё.Отнюдь даже не всё!

Один из сегванов вынес большой, прочный мешок, снабжённыйлямками для ношения за плечами. Было заметно, что ремённые лямки пришили к немутолько вчера. Коренга успел подумать о неожиданно щедром подарке в дорогу и отом, что, кажется, ничем такого подарка не заслужил, но в это время Эория,повернувшись, зашла почти по пояс в воду – и, раскинув руки, обняла нависшийнад нею нос «Поморника».

Так обнимают, прощаясь, живое разумное существо. Так самКоренга обнимал бы Торона, если бы злая судьба надумала их разлучить.

– Прощай, добрый «Поморник», – произнесла Эорияпо-сегвански совершенно те же слова, которые Коренга только что произносил просебя по-веннски. – Служи верно моему батюшке и побратимам… Да пребудет стобой частица меня, чтобы нам крепче помнить друг друга!

Коренга не заметил, когда она вытащила длинный боевой нож…Вот она, не поморщившись, чиркнула им по мякоти левой ладони – и на скулекорабля рядом с форштевнем запечатлелась кровавая пятерня. Эория быстро окунуларуку в морскую воду (отнюдь не пресную, как в окрестностях Галирада, агорько-жгуче-солёную, в чём Коренга вполне убедился накануне) и крепко сжалакулак.

Воин, державший заплечный мешок, опустил его наземь.

Эория вернулась на берег, вся одежда на ней внизу быламокрая, в том числе сапоги, но она не обращала на это внимания. Может, и вовсене замечала. Чугушегг шагнул ей навстречу, они обнялись… Коренга отвёл глаза.Он знал подобные объятия, когда и руки разжать невозможно – сказать и услышатьещё одно слово, ещё раз вдохнуть родной запах, ещё хоть на миг ощутить рядомзнакомое тепло!.. – и понимаешь, что вечно так стоять невозможно, чторасставания всё равно не избегнуть, это как повязку от раны – рвать, так лучшеуж сразу…

И вот наконец кунс Сквиреп Чугушегг отстранился от дочери, впоследний раз провёл ручищей по пепельно-золотым волосам… И стремительно, неоглядываясь, взбежал на мостки, и «Поморник» сразу ударил вёслами,разворачиваясь и уходя прочь от берега. А Эория, точно так же не оглядываясь,вскинула на плечи мешок и внешне спокойно велела своим ошеломлённым попутчикам: