— Минуточку, господин барон. Прошу прощения, что перебиваю, — заявил Олег. — Вы не боитесь, что ваш замок подвергнется нападению? Одно дело — общее наступление русских, и совсем другое — парашютный десант, сброшенный с транспортного самолета, или штурмовая группа на бронетранспортерах, пробившаяся сюда лесными дорогами. Если вы собрались эвакуировать что-то важное, то органы контрразведки СМЕРШ могут знать об этом.

— И что вы предлагаете? — спросил барон и нахмурился.

— Мы принимаем все необходимые меры безопасности, — неохотно выдавил из себя Нитке.

— Уверен, что нет, — возразил Олег. — В вашем распоряжении, господин барон, целая прорва мотоциклистов. Им незачем толпиться в замке, пусть дежурят на лесных и проселочных дорогах, опрашивают местных жителей. А в замке все должно быть готово к немедленной эвакуации.

— А вы мне нравитесь, Алекс, — сказал барон. — О своре мотоциклистов, сидящих на деревьях и мечущихся по полям, мы как-то не подумали. — Он насмешливо посмотрел на людей, отвечающих за его безопасность: — Почему бы не внять, господа офицеры, дельному совету нашего то ли польского, то ли русского друга?

— Наши мотоциклисты несут службу в окрестностях замка, — проворчал Шиллер, метнув на Олега раздраженный взгляд.

— Хорошо, мы обдумаем этот вопрос, — пробормотал Нитке.

— У вас в глазах миллион вопросов, Алекс, — подметил барон. — Как мы уезжаем? Когда? На чем? Куда? По какому маршруту? Какая роль отводится лично мне? Что вообще находится в этом замке? Помнится, у русских была меткая поговорка на этот счет… — Барон замолчал.

«Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», — подумал Олег.

— Эта поговорка одинакова на всех языках, — проворчал Шиллер. — Не твое собачье дело.

— А вы, Зигмунд, невзлюбили нашего нового друга, — сделал ценное наблюдение барон. — Как только речь заходит о нем, в ваших глазах появляется холод, а лицо меняется. Почему?

— Не верю я ему, герр бригаденфюрер, — ответил Шиллер. — Хотя признаюсь, что моя точка зрения может быть необъективной.

— Да. Я надеюсь, что вы с этим справитесь, — сказал фон Гертенберг. — Грубовато, но в принципе верно. Всему свое время, Алекс. Работайте, будьте честны передо мной, и вам начнут открываться секреты, скрытые в тумане. Это всего лишь шутка. Здесь нет ничего мистического или зловещего. Замок Левенштайн в стародавние времена принадлежал рыцарю тевтонского ордена с той же фамилией. Он разорился, поместье пришло в упадок. Мой отец приобрел эту груду хлама в начале двадцатого века, кое-что отстроил, отремонтировал. В замке работал музей средневековой истории. Здесь находилась крупная библиотека, планировалось открыть учебный центр по духовному воспитанию молодых членов СС. Что-то удалось воплотить в жизнь, другое — нет. Это удовольствие теперь придется перенести на куда более поздний срок. Мы горячо надеемся, что эта земля останется немецкой, катаклизмы канут в прошлое и великая нация вновь возвестит о себе всему миру. Вы смотрите на меня с удивлением, Алекс? Это не пафос, а мое мнение. Сегодня отдыхайте, завтра приступаете к выполнению своих обязанностей. Фридрих Буркхардт и Матильда Фогель введут вас в курс, если это потребуется. Они сотрудники института генетики и антропологии, принимают активное участие в нашей работе. Всего вам доброго, Алекс. Вам удобно у себя в комнате? Вы получите все необходимое — вещи, форму, предметы личной гигиены.

«Барон не спешит бежать, значит, имеет достоверную информацию о лимите времени, отведенного ему, — рассуждал Олег. — Что находится в замке? Какие ценности готовят к эвакуации эти хреновы сотрудники института генетики и антропологии, которые явно унесут ноги из страны вместе со своим хозяином? Нацисты беззастенчиво грабили музеи, церкви, опустошали частные коллекции. Барон — не исключение. Он тоже приложил свою загребущую лапу к этому не самому благородному делу, увозит предметы искусства, экспонаты своего музея, о котором у меня нет никакой информации.

Как они собрались бежать? Явно неспроста под боком аэродромное поле. Отсюда можно улететь куда угодно, но в первую очередь — на север, к морю. Там барона могут поджидать дружки-союзники, наобещавшие ему золотые горы.

Присоединиться к этой приятной компании — потом не выберешься. Мне придется героически, то есть совершенно тупо, погибнуть либо бежать с ними и дальше, если умирать почему-то не захочется. — Олег вертелся на кровати, не снимая одежды, таращился на подмигивающую лампу. — Здесь происходит что-то важное. В замке прячется зло. Оно сидит в темных углах, таится в закоулках и переходах. Кожа покрывается мурашками, когда я оказываюсь в этих запутанных лабиринтах.

Фон Гертенберг сказал, что в замке нет ничего мистического и зловещего. Конечно, господин барон, я охотно вам верю. Полезной информации от вас ждать не приходится. Сведениями, нужными мне, владеет Чепурнов.

Кстати, что у нас с этим типом? Давненько что-то его не видно. — Потанин сел на кровати, закурил зловонную немецкую сигарету, стряхивая пепел в ладонь. — С Чепурновым надо что-то делать. Но как? Где он обитает? В гостиничной части восточного крыла, там же, где живут блондинка Матильда и ушастый Фридрих Буркхардт?»

У Олега имелся один небольшой козырь, причем вовсе не в рукаве. Он стащил сапог с левой ноги, перевернул его подошвой вверх. Завиральная идея майора Гамарина — мир его праху — могла однажды выстрелить. Во внутренней части подошвы была вырезана полость, в которой находился прочный пакетик с щепоткой белого порошка, не имеющего запаха. Подошву мастер прибил обратно, сама она отвалиться не должна. Надо чем-то подцепить ее.

«Лишним в хозяйстве не будет, — уверял Потанина Гамарин перед отправкой на дело. — Если не используешь, вернешь обратно. Прятать в одежду не стоит, могут найти. В сапоге никто не найдет. Уж постарайся не расставаться со своей казенной обувкой».

Такие вещества иногда поступали в распоряжение компетентных органов. Токсикологическая лаборатория, которой руководил Григорий Майрановский, много лет работала в Варсонофьевском переулке Москвы. Это был двенадцатый отдел НКВД, отвечающий за яды, необходимые для нужд мировой революции. Скромный исторический особняк в переулке за печально известной тюрьмой НКВД.

Лаборатория проводила испытания на людях всевозможных веществ и препаратов. В принципе удобно. Врагов народа, приговоренных к смерти во внесудебном порядке, незачем было тащить через весь город. Лаборатория находилась под боком. Несчастные искупали свою вину, становясь подопытными кроликами.

Одаренным специалистам Григория Моисеевича удалось выяснить, что рицин, добываемый из жмыха клещевины после отделения касторового масла, мощнее яда гремучей змеи в двенадцать тысяч раз! Это вещество они исследовали несколько лет, установили, что его смертельная доза составляла семьдесят микрограммов. В сорок втором году обнаружилось, что при определенной дозировке рицин вызывает у подопытных повышенную говорливость. Сначала человек излагает все, что знает, потом умирает в корчах. С этого времени люди Майрановского и начали разрабатывать в лаборатории «сыворотку правды». Они добились при этом пусть не ошеломляющих, но вполне конкретных успехов.