— А то что? — сощурив глаза, поинтересовалась я. — Сдашь нас с Володькой в руки итальянского правосудия или, может быть, тестю своему пожалуешься? — Прием запрещенный, не спорю, но на войне все средства хороши.

— Жень… — он провел рукой по вьющимся волосам, и меня накрыло волной нежности — столько родного было в этом жесте. — Что с тобой стало? — В голосе Кирилла слышалась горечь. — Что с нами стало, а?

— Кирюш, — он вскинулся, но поймав мой холодный взгляд, вновь поник, — ты все прекрасно знаешь. И вообще… — мои плечи устало поникли, — ты всерьез полагаешь, будто здесь место и время для этого разговора? Сколько их уж было переговорено… Пойми ты, наконец, — все кончено! Что было, то сплыло. К прошлому возврата нет!

— Нет! — Севастьянов рубанул воздух рукой. — Ничего не кончено! Ты ведь главного не знаешь! — Его глаза горели безумным блеском. — Я наконец-то решился уйти от жены! И теперь никто не помешает нам быть вместе!

Вот ведь гад! Знает, как пробить брешь в моей обороне! Сердце встрепенулось и дрогнуло, но мне быстро удалось взять себя в руки.

— И это уже было. — Собрав всю волю в кулак, я смогла спокойно встретить полный отчаяния взгляд Кирилла. Клянусь, в тот момент я даже заметила слезу на его длинных ресницах. Так далеко в своих страданиях экс-возлюбленный никогда еще не заходил. — На самом деле это не важно. Я больше не люблю тебя, Кирилл, понимаешь? Мне дороги воспоминания о том, что между нами было, и я бесконечно тебе за них благодарна, даже несмотря на сопровождающую их боль, но я перевернула эту страницу и решила двигаться дальше. Чего и тебе желаю.

— И что мне теперь делать? — Севастьянов схватил мои руки и больно их сжал, из-за чего я невольно поморщилась.

— Мне-то откуда знать? — проговорила я спокойно, вырывая ладони. — Ты красивый, умный, состоятельный мужик. Что еще нужно для полного счастья-то?

— Не что, а кто. Ты мне нужна, понимаешь? Ты! — Севастьянов никогда не умел проигрывать, вот и сейчас явно не собирался сдаваться. А ведь это могло стать причиной серьезных неудобств, а то и неприятностей. Вот ведь принесла его нелегкая!

Поморщившись, я решилась на еще один запрещенный прием.

— Фу, какая мелодрама. — На моем лице отразилось отвращение. — Что ты как сопливая девица, честное слово.

Мужчина набрал в грудь воздуха, собираясь ответить, но не успел — расписанная дверь отворилось, и в проеме появилась всклокоченная Володькина голова. Парень уже изрядно набрался, о чем свидетельствовал его окосевший взгляд.

— Все в порядке? — поинтересовался он, обращаясь ко мне.

— Твой рыцарь? — Тон Кирилла сделался жестким.

— Скорее я — его. — Смех получился фальшивым, поэтому я его быстро оборвала. — Но разговор и впрямь затянулся и явно не удался. Ты ведь не уедешь? — Вопрос риторический, так как ответ на него мне известен заранее.

Кирилл отрицательно помотал головой.

— Хозяин — барин. — Отодвинув обоих мужчин, я решительно шагнула в комнату.

— Я с самого начала предупреждал твоего отца, что вся эта затея с телохранителем — большая ошибка. А уж когда он нанял этого, — мое лицо обжег презрительный жесткий взгляд, — с позволения сказать, профессионала… Но ты ж своего батю знаешь — если что вбил себе в голову, никто не отговорит!

— Но-но, — напрягся Володька. — Полегче! Об отце говори что хочешь, а ее не тронь. Если бы не она… Неизвестно, что бы со мной сейчас вообще было.

Ничего себе! Даже не верится, что каких-то несколько дней назад этот человек обвинял меня в жестоком убийстве своей возлюбленной. Значит, все же поверил? Или это игра на публику?

— Ничего вообще бы не случилось, будь я рядом! — жестко проговорил Конфетин, ударив кулаком по побитой временем деревянной столешнице. Откинувшись на спинку длинной лавки, мужчина отхлебнул сок из высокого стакана. — И ведь предупреждал же Аркадия Михалыча!

— И так неожиданно оказался прав, да? — Сложив руки на груди, я вперила полный презрения взгляд в коллегу-соперника.

— Я вообще редко ошибаюсь, — усмехнулся Гоша, он же Гога, он же Жора. Начальник службы безопасности Антонова-старшего с первых минут знакомства мне не понравился, и по всему было видно, что наши чувства взаимны. Свалившийся мне снегом на голову мужчина производил крайне неприятное впечатление. Коренастый, невысокий, с грубыми, словно топором вырубленными чертами лица, этот мрачный тип казался человеком злым и не очень умным. И вот с таким субъектом мне предстояло иметь дело!

Продолжать перепалку показалось мне ниже моего достоинства, да и времени на выяснение отношений не было — предстояло решить более важные задачи.

— Как мы будем отсюда выбираться? — стараясь не смотреть на Кирилла, поинтересовалась я.

— Мои знакомые ребята помогут, — радостно вскинулся тот. — Уже готовят нам документы, по которым мы сможем в Россию вылететь — с тамошним правосудием будет куда проще договориться.

— То есть мы по-прежнему в бегах?

— А есть другие варианты? — усмехнулся Конфетин. — Если бы у вас не хватило ума скрыться с места преступления, то…

— То уже сейчас они бы сидели в местной каталажке, — жестко оборвал собеседника Севастьянов.

— Ничего, этому, — Георгий кивнул в сторону моего подопечного, — только на пользу. Зато мы имели бы доступ к материалам следствия и даже могли влиять на его ход. А теперь…

— Ну извини. — Я осознавала, что Конфетин в чем-то прав, но признать это было выше моих сил. — Но наша история не имеет сослагательного наклонения. Давайте из нее выбираться, а уж потом я с удовольствием, а вернее, без оного, выслушаю ваши претензии ко мне. Прошу не забывать, что не один Володька по уши в дерьме. И еще неизвестно, кто из нас в более непростой ситуации. Антонов сына в беде не бросит, а мне помощи ждать неоткуда.

— Так уж неоткуда? — взвился Кирилл. — Ты же знаешь…

— Так! — Георгий поднялся с лавки и хлопнул ладонями по бедрам. — Давайте вы розовые сопли потом на кулак будете наматывать. Скажи спасибо, что я вообще позволяю тебе здесь находиться. Только из уважения к шефу. — Конфетин обжег Кирилла взглядом. — А так меня этот ваш детский сад порядком напрягает. Мало того, что фейсы этих двоих, — он посмотрел в нашу с Володькой сторону, — на каждом столбе красуются, так вы еще умудрились с оружием засветиться.

Чувствуя, как кровь прилила к щекам, я отвернулась в сторону и сглотнула подступивший к горлу ком обиды. А ведь этот грубиян прав — налажала я в этот раз по-крупному. Столько ошибок за раз… Надо бы искупить вину сеппуку, но самурай из меня тот еще.

* * *

— Слушай, а что у тебя с Севастьяновым? — В тусклом лунном свете вино в Володькином бокале выглядело как кровь. Мы сидели с Антоновым на маленьком, увитом плющом и петуньями балкончике и наслаждались восхитительным напитком, несколькими минутами ранее приобретенном в соседней лавке. Отвечать на вопрос не хотелось. Я вообще не была расположена вести беседы, предпочитая заниматься самобичеванием и самоедством — занятие зряшное и бесперспективное, но такое сладостное. Мне кажется, чувство вины — это инструмент для оправдания своих недостатков. Дескать, пусть я и дура редкостная, зато совестливая. С точки зрения результативности подобные стенания бессмысленны, но раз люди имеют в них потребность, значит, зачем-то они нужны.