царства, польский король и великий князь литовский Владислав IV-й Ваза, пришел на Русь для того, чтобы забрать полагающийся ему по праву трон – и дошел вновь до самой Белокаменной, однако не смог преодолеть лежавшие наполовину в руинах стены города. Прошло менее 20 лет, действительно, бедноватых событиями на фоне предыдущих двух десятилетий, и едва поднявшаяся из пепла Московия попыталась вернуть себе потерянное в Смуту, но потерпела поражение, известное под именем Смоленской войны. Затем, после смерти отца, кроткого отрока Михаила, пришел к власти царь, вошедший в историю под прозвищем "Тишайшего". Известны ли были нашим предкам ирония и сарказм? Несомненно, иначе никто бы не назвал ни этого царя, ни его время – тишайшим. Прошло три года после коронации Алексея Михайловича, и страну стали сотрясать бунты, самый известный из которых, случившийся в столице, вошел в историю под названием Соляного. По извечной иронии, бунт этот вызвала остроумнейшая, опережавшая свое время налоговая реформа, которой, как и всем стоящим изобретениям, предстояло полежать свое время под сукном. Одновременно с этим, в бывших вольных городах Пскове и Новгороде случились масштабные восстания, которые напомнили властям о том, что терпением народа можно пользоваться, но вовсе не стоит злоупотреблять. В охваченной бунтом Москве объединились две силы, столь же близкие, как масло с водой: провинциальное дворянство сошлось с купечеством и высшим слоем горожан в своих требованиях, и требования эти были услышаны: был созван Земский собор, на котором представители всех слоев общества (забитого и рабского?) создали подробный свод законов – Соборное уложение – действовавшее, в той или иной степени, почти 200 лет. Казалось, истерзанной бунтами и иноземными нашествиями стране предстояло и дальше зализывать раны, но всего через шесть лет после московского восстания началась война с непобедимой до сих пор Речью Посполитой, от которой раньше русским приходилось лишь с трудом отбиваться – и война неожиданно успешная. Кто сейчас знает о том, что древняя литовская столица Вильна была захвачена на второй год Русско-польской войны, и что почти вся современная Белоруссия, часть Латвии и Литвы за считанные месяцы оказались под властью разошедшихся московитов? Разве не был на такое способен только великий Петр, и только благодаря рубке бород и дружбе с голландцами? Удачно начавшаяся война продолжалась тринадцать лет, и вытянула из страны все соки: ее результатами стал и Медный бунт, последствие того, что сегодня назвали бы "бесконтрольным наращиванием денежной массы", и тяжелейшая крестьянская война под предводительством Степана Разина, у которой, в отличие от Пугачевского восстания, увы, не нашлось своего Пушкина. Но были и другие результаты: возвращение утраченных в Смуту смоленских и черниговских земель, присоединение Киева и левобережной Украины, очевидное военное поражение старинного недруга – Речи Посполитой. Завоевания могли быть куда серьезнее: в отличие от своего сына Петра, с гордостью водрузившего русский флаг на кусочке заболоченной речной поймы, Алексей Михайлович всерьез рассчитывал на взятие Риги и других богатых балтийских городов-портов. Не случилось, или, как говорили тогда – не попустил Господь. Сказалась неверная оценка ситуации – особенно преждевременное списание со счетов казавшегося полностью разгромленным польско-литовского государства – и недоработки дипломатии. Но главным, вероятно, было все же то, что для противостояния такого масштаба у бедноватого и малолюдного Московского царства попросту не хватило сил. Ведь в определенные, и весьма долгие, периоды войны московитам приходилось сражаться одновременно со Швецией, Речью Посполитой (то есть и Польшей, и Литвой, о чем не следует забывать), Крымским ханством и стоявшей за его спиной блистательной Портой – то есть сразу со всеми могущественными государствами Восточной Европы того времени. Был и еще один противник, неожиданный, но от этого лишь более опасный.

Разглядывая прекрасные мозаики на станции метро "Киевская", или отделанные с восточной роскошью павильоны ВДНХ, любой образованный человек вспоминает о том, что в 1654 году суровый гетман Богдан-Зиновий Хмельницкий преподнес освобожденную им от поляков Украину в дар тишайшему царю, а тот, со скромной улыбкой, этот подарок принял. Менее известно, что сомнения по поводу принятия "черкас" в подданство продолжались много лет, а причастные к этому решению стороны – царь, патриарх, боярская Дума, и даже последний в истории нашей страны Земский собор – всячески старались, говоря современным языком, спихнуть друг на друга ответственность. И для этого были все основания. Одной из причин был страх войны с Речью Посполитой, плачевное состояние которой еще не было так очевидно, а другой – хорошо известный московитам нрав казацкой старшины. Кодекс чести запорожского лыцаря вовсе не предполагал беззаветной верности в служении тому или иному государю, напротив – войсковые вольности должны были сохраняться любой ценой, для чего были допустимы любые временные союзы, даже с крымцами или турками. Вполне возможно, что сам Хмельницкий, который в свои последние годы задумывался об установлении на Украине централизованной власти по образцу соседних государств, и даже постарался передать свою булаву сыну Юрию, всерьез относился к подданству Москве: до конца его жизни казаки, и правда, оставались верными союзниками русского царя. Но после смерти великого гетмана все вернулось на круги своя, и тут-то у Москвы появился тот самый неожиданный новый противник. Все наследники Хмельницкого, а их сменилось за время Русско-польской войны около полудюжины, клянясь в верности Алексею Михайловичу, но лишь для того, чтобы через пару-тройку лет предать царя, и либо прямо встать на сторону противника, либо начать вести свою игру. Непосредственно сменивший Богдана-Зиновия Иван Выговский к моменту Конотопской битвы, где он совместно с татарами и поляками противостоял русскому войску, успел провести два штурма Киева, отбитых московским гарнизоном. А родной сын Хмельницкого Юрий (впоследствии принявший в Турции титул "Князя Сарматского") отличился тем, что перешел на сторону врага непосредственно на поле боя под Чудновом, придя туда еще в качестве союзника Москвы и верных ей казаков. Так что увековеченный поэтом поступок Мазепы вовсе не был исключением – исключением являлся лишь на удивление долгий период верности Ивана Степановича русскому царю. Изнурительную борьбу со своими подданными-казаками Московскому царству пришлось вести и после подписания Вечного мира с Речью Посполитой: одновременно с подавлением разинского восстания, царь должен был отправить войска и на Украину против взбунтовавшейся в очередной раз старшины. Знали бы получше эту печальную и поучительную историю современные искатели исторической правды и объединители братских народов – возможно, меньше было бы бессмысленных иллюзий, расплачиваться за которые приходится вполне реальной большой кровью.

Стоит, пожалуй, не утомляя более читателя историческими подробностями, задать ему еще пару вопросов. Первый: когда состоялась первая русско-турецкая война? Многие вспомнят Азовские и Прутский